После бессонной ночи их мысли словно ослепило яркое утро над морем. Когда паром тронулся, девушка сказала:
— Пойдемте, детям, наверно, не терпится выйти на палубу.
Она была права: Лулу ныл от нетерпения, а Нэнэ, выражая молчаливый протест, лежал на полу.
Синьор Миччике показал на него девушке и инженеру:
— Полюбуйтесь на это посмешище. Чем не свинья? — Но Нэнэ уже выскочил из купе, а следом за ним — Лулу и мать.
Учитель был в коридоре, когда его кольнула мысль, что он оставляет девушку наедине с мужчиной в почти пустом вагоне; он вернулся и, дабы избавиться если не от беспокойства, то от угрызений совести, спросил девушку, не хочет ли она с ними за компанию вернуться наверх. Девушка отказалась, объяснив, что устала.
— Учитель нам не доверяет, — смекнул инженер.
— Он хочет доставить меня домой в целости и сохранности, — улыбнулась девушка.
— Надеюсь, ему это не удастся, — сказал инженер, — надеюсь, вы… — Он не находил слов.
— Да, — краснея, подтвердила девушка.
Больше они ничего не сказали. Застав их молчащими, синьор Миччике не знал, что и подумать: то ли инженер оказался настолько порядочным человеком, что даже не позволил себе говорить с девушкой в его отсутствие, то ли, напротив, столь непорядочным, что попытался действовать, но получил от ворот поворот. Учителю помогла жена: по ее глазам, по опущенным ресницам он понял, что идиллия продолжается с соблюдением всех приличий, — достаточно посмотреть на их лица.
Синьор Миччике успокоился, однако, если, как считала жена, идиллия продолжалась, он полагал, что пришло время выяснить, с кем они имеют дело. Ну хорошо, он инженер, неженатый — во всяком случае выдает себя за холостяка; на вид лет тридцать пять; приятной наружности; характер, кажется, неплохой… Но необходимы были исчерпывающие сведения. И он приступил:
— Судя по выговору, вы из-под Венеции. Я угадал? — Дело в том, что синьор Миччике был в Маростике на офицерских курсах.
— Из Виченцы, — ответил инженер.
— Красивый город, культурный, — сказал учитель.
— Виченца, Винченца, Винченцина — тетя Винченцина, — продекламировал Лулу.
— Бисквит тети Винченцины, — подхватил Нэнэ, слизывая с пальцев следы шоколадки.
— И живете в Виченце? — продолжал дознание учитель.
— Я бы сказал, формально. Мне редко удается вырваться туда. У меня там мать, братья… Я долго жил за границей — в Америке, в Персии. А теперь — Сицилия, Джела.
— Нефть?
— Нефть.
— АНИК?[44]
— АНИК.
— В таком случае откройте мне по секрету: есть в Джеле нефть или нет? — спросил синьор Миччике, понижая голос до шепота.
— Конечно, есть.
— Понимаете, ходят слухи, будто все это — как бы сказать? — «утка», будто нефти так мало, что игра не стоит свеч.
— Глупости!
— Вот и я то же самое говорю. Но иногда — знаете, как бывает? — начинаешь подозревать, что этот ваш Маттеи[45] пускает пыль в глаза… Только поймите меня правильно: что он гений, никто не спорит… Даже если Джела — афера, чтобы обставить такую аферу, нужно быть гением.
— Эта не афера, — заверил инженер.
— Ну раз это говорите вы… — И синьор Миччике поднял руки, показывая, что сдается. Оставя АНИК в покое, он вернулся к более актуальной теме — непосредственно к инженеру Бьянки — А в Джеле вы долго пробудете?
— Думаю, что да, может, не столько в Джеле, сколько вообще в Сицилии… В Тронне, в Гальяно…
— Нравится вам Сицилия?
— Думаю, очень понравится. Я никогда там не был, — сказал инженер, глядя на девушку.
— Вы слышите? — спросил учитель, обращаясь к жене и к девушке. — Человек объездил полмира и не знает Сицилии! Господи, ну и народ, эти итальянцы с континента!
— Мне давно хотелось побывать в Сицилии, — смутился инженер.
— Конечно, конечно, «в краю, где среди бархатной листвы сверкают золотые апельсины», — насмешливо, с горечью процитировал учитель.
— Так всегда бывает, — подала голос синьора Миччике, вступаясь за инженера и успокаивая расстроенного мужа. — Много лет собираешься куда-то съездить, да все откладываешь, вот и получается, что в места, которые больше всего хочется посмотреть, как раз и не попадаешь или попадаешь случайно… Взять хотя бы нас: мы до сих пор не были в Пьяцца Армерина, а ведь со дня свадьбы муж говорит, что нужно обязательно туда поехать.
— Верно, — согласился муж, — так оно всегда и бывает. Но когда я слышу, что человек в возрасте инженера… Простите, сколько вам лет?.. — Он не упускал из внимания задачу выведать как можно больше о спутнике.
— Тридцать восемь.
— …что человек в тридцать восемь лет не знает Сицилии, волей-неволей зло берет… Потому что — не обижайтесь, я говорю вообще, — не зная, не понимая с высоты своего бума или как это там называется, своего экономического чуда, из бедной Сицилии делают отбивную котлету… а раз так, то вот что я скажу: к черту бум, этот ваш бум боком нам выходит, вы нас жарите на нашем же масле… Ради бога, оставим эту тему.
Лулу и Нэнэ затеяли перестрелку из воображаемых автоматов: бум-бум-бум-бум-бум.
— Он был сепаратистом[46],— сказала синьора Миччике, объясняя горячность мужа.
— Сторонником независимой Сицилии, — поправил учитель. — Был и остаюсь.
— Теперь у вас есть нефть, — утешил его инженер.
— Нефть?.. Можете мне поверить, ее высосут, — предсказал учитель, — высосут… Помните Муско из «Дон Жуана» Мартольо? Он держал лампаду перед иконой, приближался человек — и масло в лампаде высыхало. «Подойдет с благочестивым видом мужчина или женщина — и высыхает в лампаде масло…» То же самое будет с нефтью: возьмут соломинку длиной от Милана до Джелы и высосут всю нефть… Разумеется, благочестивые люди, те, что пекутся о Сицилии, болеют за нее душой… Лучше об этом не говорить!
— Но если это происходит или произойдет, вам не кажется, что известная доля вины лежит и на сицилийцах?
— Конечно. Так уж мы устроены: ждем, чтобы плод, когда созреет, упал с ветки прямо нам в рот.
— Тогда, извините, если вы так устроены, я не понимаю, что вам даст самостоятельность.
— Мы так не устроены, — возразила девушка. — Просто мы делаем все для того, чтобы о нас думали как можно хуже, нам это приятно. Мы похожи на людей, которые считают, что у них все болезни, и которым легче, когда они говорят о своих недугах.
— Это верно, — вяло подтвердил учитель. Но тут же оживился, восхищаясь морем возле Таормины — Какое море! Где еще увидишь такое море?
— Прямо как вино, — сказал Нэнэ.
— Вино? — удивился отец. — Новое дело: он воспринимает краски, будто его не учили их различать. У этого моря, по-вашему, цвет вина?
— Не знаю, но мне кажется, в нем есть красноватый оттенок, — сказала девушка.
— Я слышал или где-то читал: винного цвета море, — сказал инженер.
— Возможно, кто-то из поэтов и написал такое, — допустил учитель, — но я лично море винного
