По воскресеньям мы ездим за город.
Начальница отряда — американка. Из-за этого у нас все проще, чем у других, и нас не любят другие секции. На генеральном смотре всех герлскаутов Парижа наша секция отличалась тем, что у нас было пять неформенных костюмов. Шеф герлскауток мадам Вольтер приехала к нам и сделала всем выговор. На спортивных состязаниях мы не получили ни одного приза.
Каждый патруль ведет журнал посещений, добрых дел и гигиены. (Кто открывает на ночь окно, кто каждый день купается.)
Я уговорила Габи поступить к нам. Это было аз первый месяц, когда я была увлечена отрядом.
Я напомнила ей о ее любви к спорту.
— Да, но мне не нравится костюм. И потом все эти обязательства. Кроме того, все скаутки некрасивые. Они не имеют права мазаться.
У нас есть специальный магазин, где можно купить все нужное для скаутки; звездочки, костюм, кастрюли, песенник, правила. Скаутки любят туда ходить. Но там все очень дорого. Это — единственный магазин скаутских вещей в Париже.
В одиночку я стесняюсь ходить по улице в нашем костюме, — если встретишь кого-нибудь в той же форме, надо поднять три пальца. И постоянно задирают мальчишки. Особенно плохо, если нарвешься на «моном».
Моном — это значит вот что:
По воскресеньям или в свободный день ученики из всех лицеев собираются вместе. Потом шеренгой, держась за руки, они носятся по улицам. Иногда переряжаются. Горланят песни:
Они хватают девочек, заставляют их итти вместе, целуют, ходят по кафе, по музыкальным автоматам, переполненным любителями музыки, орут, не давая посетителям дослушать пластинку. Стоит страшный крик, потому что посетители, которым придется вторично опускать двадцать пять сантимов в автомат для прослушивания, возмущены.
Моном не запрещен, поскольку он не мешает уличному движению.
В женском лицее о нем говорили, как о чем-то ужасном. В Лотарингской школе — это нормальное явление. В каждом классе существует мальчишка, который извещает других о месте монома.
Мое увлечение скаутским отрядом скоро начало остывать. После того, как первые испытания были сданы и необычность прошла, скаутские занятия стали казаться удивительно однообразными. Опять завязывание узлов, ориентировка без компаса, пение, рассказ о благонравном патруле «волка», плетение корзин.
В отряде были ученицы разных школ. Разных районов. Это были дочери лавочников, нотариусов, зубных врачей, мелких фабрикантов, журналистов из «Улыбки» и «Недели». Они верили в бога и мечтали о муже-американце.
Летом, когда мы поехали в лагеря, я оказалась самой младшей. Всем было по восемнадцать- девятнадцать лет.
По воскресеньям все ходили в церковь в соседнюю деревушку. Вскоре к нам стал приезжать на мотоциклетке священник. Он был красив и произносил увлекательные проповеди. В него влюбились все скаутки.
Вечером, засыпая, я слушала, как девушки мечтают о будущем муже. У некоторых уже были женихи. Такие скаутки не желали участвовать в походах, заставляли младших варить обед.
Начальница отряда мечтала о маленьких скаутках и о «волчатах», ей было трудно справляться с этими переростками.
Она рассказывала нам в лагерных беседах об образцовых английских скаутках.
— Хотите ли вы быть такими, девочки?
— Англичанки… У них лошадиные челюсти.
Глава 13
Школьная жизнь идет спокойно. Дни похожи один на другой. Мы встаем в половине восьмого и торопимся на занятия. Париж давно проснулся, улицы крикливы, шумны, пахнут бензином.
Я спускаюсь в столовую пансиона в восемь часов утра. Большой стол в обеденном зале еще пуст. Здесь сидит только машинистка, Прогальер, одинокая старуха, у которой сыновья отобрали деньги.
Нам подают огромные чашки желудового кофе и поджаренный хлеб. Еще темно, но электричестве не зажигают из экономии. Мы читаем газеты. Я спешу, не допиваю кофе и бегу в школу.
Я не одна. В этот час на улицах на каждом шаг, встречаются школьники и школьницы с папками книг и тетрадей. Где-то по парижским улицам сейчас, так же, как я, торопятся мои товарищи по классу.
Габи, конечно, проспала. Ее будит мать.
— Габи, вставай скорее. Ведь ты опоздаешь. Сабина давно встала. Хочешь, я принесу тебе кофе в постель.
— Ах, отстань, мама! Я посплю еще одну минуту. Ну, и опоздаю.
— Ну, девочка, нельзя же так. Все это из-за того, что ты так поздно ложишься.
Габи приходится выслушивать перечень ее недостатков и прегрешений. Утром она очень мрачна. Опять итти в эту «коробку». Опять учителя.
— Габи, ты малокровна. Нужно лечиться. Ночью опять шумели соседи. Габи, ты опять не знаешь своих уроков. Почему ты мало ешь?
— Мама, дай мне денег на метро. Нет, больше. На первый класс. Ты жадная.
— Дай, я тебя поцелую на дорогу.
— Ах, отстань! Ты видишь, я напудрена.
В час, когда Габи только выходит на улицу, Молимо Розовый поросенок уже давно едет в метро. Он боится опоздать и все-таки каждый день опаздывает. Ему нужно сесть в метро до половины девятого, не то придется платить по обыкновенному тарифу, а так он платит по рабочему — вполовину дешевле. По дороге он вспоминает теплую постель, мать, которую он так любит, утренний хлебец. На улицах холодно. А о школе не хочется и думать. Там все чужое и скучное.
Кто никогда не опаздывает в школу — это Вяземский. Ему очень близко. Вяземскому суют в портфель бутерброды… Он их выбрасывает в урну. Мать не понимает, что здесь не Россия, и неудобно в школу приходить со своими бутербродами.
В белом доме, на улице Пьер Кюри, Жанин завтракает с гувернанткой в большой столовой с
