что в тебе видят функцию, а не человека.
— Что ж, слова Макса вовсе не безосновательные. Они просто ошибочные. Макс не дал себе труда понять, что мнения членов семьи не всегда совпадают с мнением Августа. Эту идею — женитьбы по расчету, причем именно на тебе, — высказал я. В присутствии Макса. Да, я устал от того, что у меня внуки предпочитают холостяцкие удовольствия и работу. Если Август не способен наладить хоть сколько-нибудь прочные отношения со светскими девушками, пусть он просто женится на той, с которой умеет ладить. А любовь придет. Август никогда не говорил ничего подобного.
— Скотт, — я опустила голову, — понимаю твои мотивы, но… я не люблю Августа. Совсем. Жаль. Он прекрасный друг, может быть, я хотела бы иметь такого брата. Но как мужчину я не люблю его.
— А Макса любила? — В тоне Скотта не было и следа раздражения.
— Да. И сейчас люблю. Да, я вижу все его недостатки. Они не мешают мне любить его. Я не могу себя простить, я дура, я уперлась в свои какие-то беды, вообразила, что ничего не изменишь… а теперь поздно. Его уже не вернешь. Я даже не смогу сказать ему, что люблю. Как странно! Я ни разу не признавалась ему в любви. Для меня эти слова какие-то чужие, не могу их произнести.
— И почему ты думаешь, что любишь его?
— Потому что прощаю. Потому что злюсь, но тут же прощаю. Августу не прощаю ничего, ни единой мелочи. А Максу все буквально. Когда любишь, прощаешь все. Когда не любишь… все только на рассудке держится.
— А это смотря какая любовь. Я иногда спрашиваю себя: ну что ж я за чудовище такое, годами обиды помню. Первую жену так и не смог простить. И тридцать лет ждал, что она вернется. Она не пришла. Дочери четыре года не разрешал замуж выйти. С зятем как с врагом народа обращаюсь. А ведь у меня прекрасная дочь. И зять замечательный. Но вот ляпнул он мне однажды… Он-то забыл, пошутил неудачно, а я помню. Самому стыдно, а забыть не получается. Потому и взъелся, когда узнал, что моя дочь его любит. С Алистером как с чужим сколько лет. Таким сыном любой отец гордиться может. Я и горжусь, и все годы гордился. Да и Кейт его женщина мудрая. Мне ведь на самом деле безразличны все эти сословные предрассудки. Подумаешь, не нашего круга Кейт! А дело ведь было не в том, какая она. А в том, что он Марку, зятю моему, сказал, что женится, а мне — нет!.. А сколько лет мы с Памелой учились быть вместе? Я не понимал ее. Она меня понимала и прощала. Я придирался к каждому ее слову, каждому шагу. Я чудовище, которое поломало жизнь всем своим близким. Любой скажет: я никого не люблю. А беда-то в том, что люблю. Из-за любви и ломаю. Я за любого из них умру не задумываясь. Я без них сам себе не нужен. А прощать не умею. Скотти, брат Августа, доминиканец. Приходит ко мне каждую неделю и талдычит: человек без милосердия — животное. Надо учиться прощать. Я безумно рад его видеть, его тоже люблю, хоть он и католик, потому и терплю его нравоучения. И никогда не говорю, что вообще-то я умею прощать — тех, к кому равнодушен. Не затронул меня человек за сердце — я с легкостью его прощу. Искренне. Буду прекрасно относиться к нему, сквозь пальцы на недостатки смотреть. Все потому, что не люблю. А если к кому душой привяжусь — все. Я словно с сорванной кожей жить начинаю. Может, и ты такая же?
Я покачала головой:
— Скотт, я думаю, ты не чудовище. Ты очень хороший человек. Да все вы хорошие. Но вот так распорядилась судьба со мной. Я однолюб, наверное. Каким бы ни был Макс, а… вот так. И для других мужчин места в сердце уже не осталось. Умом я вижу все достоинства Августа. Уважаю его, восхищаюсь им. Но и только. Давай оставим эту тему?
— Давай, — легко согласился Скотт. — Сердцу все равно не прикажешь. Делла, ты только об одном не забывай: как бы жизнь ни сложилась, ты все равно наша. Макс мне внучатый племянник, как-никак близкий родственник. Не отказывайся от родства. И помни, что время лечит все, кроме морщин.
Я сглотнула слезы, но глаза были сухими.
— Спасибо, Скотт.
Он подошел, обнял меня, как дочь. Похлопал по спине:
— Иди, раз считаешь нужным. Когда найдешь могилу, сообщи мне. Я помогу с похоронами.
