В пищевом помещении его поджидал еще десяток самок, сгрудившихся рядом со шкафчиком у дальней стены; когда Роланд приблизился, они почтительно разошлись. Осторожно, с благоговением, он вскрыл корпус и вытащил длинный барабан, обмотанный проволокой и запечатанный восковой хозяйской печатью.
Властитель мира сидел на троне из эбенового дерева и серебра, упираясь взглядом в пустую, бессмысленную физиономию неба. Из коридора, провонявшего псиной, доносилось отдаленное эхо собачьего ликования.
«Роланд уже все им рассказал», — подумал он, чувствуя себя совершенно измотанным и безвольным. Он понимал, что дать собакам плодиться просто необходимо — иначе пострадает он сам — умрет в мучении и одиночестве.
Властитель никак не мог продлить свою жизнь, не избавив от смерти и собак — вот что было для него горше желчи…
Роланд вбежал, запыхавшись, и осторожно положил барабан рядом с хозяином.
Человек взял его в руки — тонкую трубку из серебристого металла, усеянную каналами схемы и гнездами, обмотанную проволокой и запечатанную красным воском его личной печати.
Сколько лет назад он ее запечатал? Сто? Двести? Впрочем, и тогда он догадывался, что этот день однажды настанет.
Он взглянул на застывшего в ожидании пса — и к своему крайнему удивлению вспомнил, что в дни его юности предок Роланда — его точная копия — был его другом. Он много лет скорбел о смерти того пса.
Как же все могло так перемениться? Он снова взглянул на Роланда, увидел его широкие спутанные брови, полные преданности глаза. Здесь ничего не изменилось. Подумать только, насколько верной была эта раса. Тысячелетие за тысячелетием выдерживала она от рассвета истории человеческое иго. Чем заслужили люди подобную преданность? И чем могли за нее расплатиться?
Да, изменился именно Человек — и только он. Человек был безнадежным должником, испорченным и нецельным. Собаки куда ценнее…
И они выживут.
Но в следующий миг к нему вернулось прежнее видение: мир собак, забывших Человека, — и чувство вины рассеялось, подавленное тупым, ожесточенным гневом.
Он стиснул контрольный барабан в кулаке, словно это жалкое усилие могло сломать трубку.
— Хозяин… — неуверенно проговорил Роланд. — Что-нибудь не так?
— Не так? — переспросил человек. — Ну, не для тебя. Твои-то отродья унаследуют Землю. Кучка… грязных, паршивых, шелудивых
Слова Властителя вылились в дрожащем, старческом вое. Он воздел руку с зажатым в ладони барабаном, сам не зная, что собирается делать.
— Хозяин? Вы снимете печать с барабана?
Слезы ярости брызнули из глаз человека.
— Вот твой проклятый барабан, — прохрипел Властитель. — Поймай — и делай с ним, что хочешь! — И со всей своей уходящей силой он взмахнул рукой — барабан закувыркался в воздухе за парапетом.
Роланд действовал не раздумывая. Лапы его заскребли по каменным плитам, мышцы напряглись древним, как его раса, узором; затем он на мгновение ощутил под собой гладкую слоновую кость балюстрады.
И в последнем тщетном прыжке бросился за барабаном, проносившимся над ним по широкой дуге. А потом уже не было ничего, кроме бешеного ветра.
Властитель мира сидел на троне, а в ушах его звенел неумолчный вой сук.
