Барб Хенди, Дж. С. Хенди
Об истине и зверях
Пролог
«…
Байундуни — Глубокий Корень — остановился в темноте палаты, столь высокой и пустой, что он услышал звук того, как нервно сжал свои массивные руки. Почему даже здесь, в храме его народа, не было света и звука? Зал Банаэ, гномских Вечных, был теперь местом, заполненным только ложными надеждами. Даже великие духи предков оставили их.
Внезапно, он услышал стук позади, хотя это, казалось, было лишь в пределах его черепа, пока сквозь этот стук не прорвалась грозовая буря хриплых, запутанных голосов.
Ему захотелось в гневе закричать на смешанный хор, шепчущий в его голове. Он бился в нем так долго, что он не мог сказать, принадлежали ли эти слова предупреждения ему самому или им. Он не мог вспомнить, когда в последний раз закрывал глаза, хотя чувствовал себя так, будто спал. Но не в обычном сне, а в бесконечном кошмаре, где тишина была убита.
В глубине Балаал-Ситта была только одна бесконечно длинная ночь страха и безумия.
Стук не прекратился, и он почти чувствовал его свой широкой спиной. Он обернулся и в панике посмотрел на большие двери палаты Вечных.
Каждая из створок была высотой с четырех гномов. Каждая из створок была высечена целиком из ствола большого дуба и была толщиной с длину его предплечья. И все же он мог услышать тех, кто, стуча, толпился за дверьми… это начало походить на дождь из камешков в лесу. Они стучали, чтобы войти, хотя их голоса не могли разрушить барьер, как и стук их кулаков.
— Что ты делаешь?
Глубокий Корень обернулся при этом угрожающем шепоте и дотронулся до пояса. Все, что он сначала увидел, это большие силуэты в темноте. Они устремлялись к невозможным высотам зала. Три стояли у стены у двери, а ещё три повыше на противоположной стороне. Все эти статуи Вечных его народа были немы, их каменные лица стёрло время.
Он заметил мерцающий свет.
К нему приближалось колеблющееся пламя. Позади было покрасневшее от жара резкое старое лицо, истощённое и высушенное, как у трупа. Чем ближе он подходил, тем яснее он видел его черты — и две черные ямы глаз одного из его народа.
Широкий, с седой бородой, старик шёл с широко раскрытыми глазами, с осторожностью осматриваясь, белки вокруг его радужек налились кровью. Свет факела мерцал на покрытых сталью чешуйках черной брони мастера Кин-оф-Фара.
— Собираешься впустить их?! — строгим тоном обвинил старый Ходящий-сквозь-Камень.
— Нет… уже нет, — возразил Глубокий Корень.
— Лжец! — прошипел тот, и его свободная рука упала на черную лакированную рукоять одного из кинжалов.
Словно отражение в зеркале, Глубокий Корень положил руку на рукоять своего кинжала.
— Где ты был? — спросил Кин-оф-Фар, вскинув голову. — У своего болтливого брата? Так как это началось?
Старший Ходящий-сквозь-Камень наблюдал за Глубоким Корнем лишь краем глаза, пытаясь разглядеть, открыты ли двери.
— Все они обернулись против нас, как только началась осада, — продолжал он. — Какую ложь ты вложил в человеческие уши… через своего брата?
Шёпот вырос до потока в голове Глубокого Корня.
Глубокий Корень выпустил рукоять кинжала и приложил руку к голове.
Но один голос, гораздо громче, чем другие, прокатился через его ум:
Другие голоса снова начали расти, думать стало слишком трудно.
— Нет… — прошептал он. Затем обхватил голову обеими руками и прокричал: — Оставьте меня в покое!
— Оставить тебя? — спросил старец, изображая недоумение. — Зачем мне это? Ты сделал это для нас, предатель. Ты и твой брат… заставили их прийти к нам!
