существам. То, что говорит на одном языке без перевода — как мы сейчас.
— Так-так-так! — заинтересованно произнёс чужой.
— Это — искусство, — торжественно сказала Александра. — У меня есть для вас дар. Мальчик, помоги мне…
С помощью Су Хао и Шварцгольда, который то ли с какого-то перепугу отнёс обращение «мальчик» к себе, то ли решил проявить инициативу, Александра распаковала принесённый с собой тубус. Самойлов догадывался, что там, хоть и без конкретики. Так что, когда юный китаец и немолодой еврей растянули полотно, он посмотрел на него с живейшим интересом.
Это было восхитительно.
Казалось бы — всего лишь зелёная долина под лунами встающего солнца. Ничего, что напрашивалось — ни человеческой фигуры, ни ручейка, ни камня. Только зелень травы, голубизна небес и желтизна солнца.
Но это было как окно, открытое в иной мир, в любимую художницей Ирландию.
— Как жаль, что мое зрение отлично от вашего, — произнес чужой, разрушив восхищенную тишину. — Как и слух, кстати. Но я понимаю… позвольте преподнести ответный подарок.
В стене возник проём, за ним — огромное помещение, заставленное коробками, ящиками, контейнерами всех форм и размеров.
— На каждой планете дарят, — сообщил чужой. — Ну… это пойдёт, наверное.
Плоский контейнер размером метр на два выплыл из хранилища и плавно подлетел к чужому. Су Хао горестно вздохнул. Повинуясь взмаху руки чужого, контейнер раскрылся, и они увидели картину.
— Это вам. — сказал чужой. — Я забыл, откуда именно, но вам должно понравиться.
Шварцгольд едва не выпустил свой край полотна. Су Хао охнул.
На картине тоже был пейзаж. Только это было море — переливающееся синим и зеленым от лазури и аквамарина до бирюзы и нефрита. Над морем нависло низкое белое небо, белое не от облаков, а по своей природе, облака скользили в нем тусклыми серыми тенями. Картина была неподвижна, зрение не обманывало, но в то же время она жила, казалось, что волны плещут, в глубинах бродят смутные силуэты, а клочья пены вот-вот вылетят наружу..
— Возможно, вам будет интереснее любоваться данным образцом искусства, — сказал чужой.
Самойлов тревожно подумал, не хватит ли старушку удар. Но Александра воскликнула:
— Спасибо! Спасибо вам! Теперь я понимаю, что жила ради того, чтобы увидеть это!
Контейнер с картиной закрылся и аккуратно опустился к ногам художницы. Та вцепилась в него, будто боялась, что подарок отберут.
Акланд глянул на Самойлова, спрашивая совета. Тот поколебался лишь миг, после чего кивнул епископу Петру. Крупный, улыбчивый, чернокожий мужчина был одинаково известен что в светских кругах — как замечательный полемист и общественный деятель, что в церковных — как теолог и философ религии.
Петр сразу зашёл с козырей.
— Скажите, что вы думаете о Боге?
Чужой поглядел на него с интересом.
— Честно?
— Конечно, — было видно, что Петр готов к долгому спору с убежденным атеистом.
— Я его глубоко уважаю, — сказал чужой. — Хотя при встречах мы много спорим и не сходимся во мнениях. Но вера — это личное, и мы с вами не станем обсуждать эту тему.
Пётр так и остался сидеть с застывшей на лице улыбкой, а в разговор, не спрашивая разрешения у неформальных лидеров, вступила самая, пожалуй, странная участница группы — Маеко. Молодая красивая японка за последние пять лет совершила десятки афер, прогремевших на весь мир. В Германии она продавала дешевую экологически чистую энергию, получаемую путем сжигания углерода, в США организовала клинику по лечению ожирения высококалорийным питанием, китайским предпринимателям впарила партию фальшивых планшетов и смартфонов, в России организовала выпуск лечебной водки, а в Японии — чемпионат мира по игре в кантё. Казалось, она задалась целью обмануть каждый народ на его собственном поле. В группу переговорщиков она попала из тюрьмы, где отбывала немыслимо длинный срок, причем уже получив амнистию и серьёзный гонорар за попытку переубедить чужого. Как ни странно, в этот раз перевода не было. Маеко что-то говорила мелодичным нежным голосом — чужой слушал, временами односложно отвечая по-японски. Потом чужой глубоко задумался, потирая лоб длинными холеными пальцами. Переговорщики с надеждой переглядывались. Маеко неотрывно смотрела на чужого. Тот вздохнул и начал ответную речь на японском.
Речь чужого длилась почти пять минут. Несколько раз Маеко порывалась что-то вставить, но, повинуясь укоризненному взгляду пришельца, замолкала. Потом опустила взгляд и несколько раз кивнула. Наступила тишина.
— К чему вы пришли? — спросил Самойлов.
— Очень нехорошо обманывать кого-либо и вынуждать делать то, что ему не нужно, — медленно произнесла Маеко. — Я попрошу вернуть меня обратно в тюрьму, мне надо отбыть свой срок.
