Моряк весь так и напрягся, метнул пылающий взгляд на бесстрастного собеседника и сунул руку под камзол, словно потянувшись за спрятанным там оружием.
– Нет, – ледяным тоном проговорил он, – у меня нет ни малейшего сомнения в правдивости истории, которую вам было угодно мне поведать, а в доказательство…
– Того, что, ежели я не поостерегусь, – холодно прервал его врач, – вы меня убьете.
– Сударь! – негодующе бросил моряк и отрицательно махнул рукой.
– Не надо шума, подумайте о несчастной на этом ложе скорби, – продолжал доктор добродушно-насмешливым тоном. – И перестаньте цепляться за кинжал – все равно же не пустите его в ход против меня. Лучше сядьте-ка обратно в кресло, и давайте объяснимся. Поверьте, это поможет в ваших делах куда больше, нежели кровавый план, что засел у вас в голове.
– Довольно оскорбительных намеков, сударь! Я хочу сказать только одно слово и сделать только одно дело…
– Знаю. Но вы ничего не скажете и ничего не сделаете.
– Ей-богу, мы еще поглядим!
С этими словами он развернулся и направился к двери.
– Хотите, чтобы я снял маску перед вашими сообщниками? Что ж, если угодно, сударь.
– Да какая мне разница, снимете вы маску перед моими людьми или нет! Неужто думаете испугать меня своей глупой угрозой?
– Нет, разумеется, только как бы вы потом не пожалели, что посвятили своих людей, как вы их сами называете, в тайну одного дела, с которым, из уважения к двум благородным родам и из чувства дружбы к вашему отцу, я хотел бы покончить без лишнего шума и наедине с вами.
– К моему отцу? Вы помянули моего отца?
– С чего бы мне не помянуть его, коли я один из самых старых и верных его друзей? – с оттенком грусти отвечал врач.
– Сударь, – сказал моряк дрожащим от гнева голосом, – я требую, чтобы вы показали свое лицо, мне хочется знать, кто вы такой. О, право, не стоит дольше играть со мной!
– А я и не собираюсь, и вот вам доказательство! – молвил врач, срывая с себя маску. – Глядите же, господин принц де Монлор!
– Доктор Гено, врач королевы-матери и кардинала! – в ужасе вскричал тот, кого только что нарекли титулом принца.
– Да, сударь, – продолжал врач, чуть побледнев, возможно, оттого, что реакция собеседника оказалась слишком бурной, но по-прежнему сохраняя хладнокровие и достоинство.
– Вы здесь? Вы, о боже! – воскликнул моряк, тяжело рухнув в кресло. – Зачем вы в этой дыре?
– Чтобы не дать вам совершить преступление.
– Господи! Боже мой!.. – твердил моряк, даже не сознавая, что говорит. – Я пропал!
– Да нет, напротив, вы спасены. Или вы считаете меня своим врагом – меня, свидетеля вашего рождения, принявшего вас на руки, как только ваша матушка разрешилась от бремени?
– Что же делать?.. – вопрошал моряк, с яростью сорвав с себя маску и вновь принявшись мерить шагами комнату.
– Выслушать меня и, главное, остыть, дитя мое, – отвечал врач с нескрываемой добротой.
– Да что вы можете мне сказать, доктор? Ваши утешения, какими бы добрыми они ни были, а ведь вы, я знаю, всегда были добры ко мне… ваши утешения не достигнут цели, как вы надеетесь. Доверие ко мне при дворе уже утрачено раз и навсегда. Я обесчещен. Я позволил увлечь себя в такую бездну, из которой для меня лишь один выход – смерть.
– Вы заговариваетесь, Гастон. Доверие к вам сильно, как никогда. Королева с кардиналом ни о чем не знают. А что касается вашей чести, ей ничто не угрожает, поскольку преступление, на которое вас сподвигали, отныне…
– О, клянусь вам! – с жаром воскликнул моряк. – Бедный милый ангел! Я огражу ее от всех, даже…
– Даже если пойдете против своего брата? Ну что ж, Гастон, ловлю вас на слове и рассчитываю на него.
– Только скажите честно… моя репутация при дворе?..
– Я когда-либо кривил душой?
– Простите, старый мой друг, я потерял рассудок.
– Теперь-то вы готовы выслушать меня?
– Да, тем более что мне не терпится узнать, волею какого случая, а может, рока вы оказались замешаны во все это.
– Случай и рок здесь ни при чем, друг мой. Как вы, верно, и сами знаете, родом я из этих мест и владею здесь кое-какими землями. Одно из моих владений, куда я наезжаю всякий раз, когда дела и обязанности предоставляют мне редкие свободные дни, расположено в окрестностях Люсона – на расстоянии двух ружейных выстрелов, не больше, от родового замка графов де Манфреди-Лабом, которых вы, как заклятый враг, знаете лучше, чем кто бы то ни было, тех, что последовали за королевой Екатериной Медичи, когда она прибыла во Францию.
– Ненависть эта стара, доктор. И начало свое она ведет от Варфоломеевской ночи[3].
– Знаю-знаю. Вы тогда были гугенотами, а Манфреди-Лабомы, ближайшие сторонники королевы, – рьяными католиками, каковыми они остались и поныне. Но не будем об этом пока. Теперь оба ваших рода одной веры и ненависть между вами уж давно должна была бы поутихнуть.
– Что до меня, доктор, уверяю вас…
– Да-да, – насмешливо молвил тот, – и у вас, признайтесь, есть замечательное свойство возобновлять отношения. Но, повторяю, оставим это. Я близкий друг этого семейства и крестный отец бедной Санции. Она-то мне все и поведала. И эту тайну я сохранил в глубине моего сердца. Только я теперь и знаю…
– Ошибаетесь, доктор, – раздался резкий, суровый голос. – Я тоже знаю ее, эту тайну!
Оба собеседника вздрогнули, точно от укуса змеи, и разом обратили взор в глубину комнаты, где неподвижно стоял какой-то человек, придерживавший левой рукой полог гардины.
– О, этого-то я и боялся! – с болью в голосе проговорил доктор.
– Людовик де Манфреди-Лабом! – изумился принц. – Так вы предали меня, доктор!
– Никто вас не предавал, господин принц де Монлор, – строго молвил человек, появившийся столь странным образом. – Санция написала мне. А не я ли брат ей и глава рода, ответственный за ее благополучие?
С этими словами он приподнял полог гобелена, скрывавшего потайной вход, через который ему и удалось попасть в комнату, и запер дверь на засов.
– Я вынужден принять свои меры предосторожности, чтобы никто не помешал нашему разговору, – холодно обратился он к двум нашим героям, глядевшим
