Койот свирепо мотнул головой, и Душный Мо кувырком полетел в Гром-реку.
– Греби отсюда, Душный Мо! – заорал ему вслед бродяга. – Еще раз увижу твою мохнатую морду, кости твои пущу на зубочистки! – Затем он опустил голову и зарычал на банду выдр, чьего предводителя только что принудительно отправил купаться. – Сдается мне, вам нужен новый вождь… или вы хотите послушать мою песенку еще раз? Песен у меня хватит на всех и каждого.
Побитые и потрепанные еще первой песней койота, выдры не горели желанием услышать следующую. Один за другим они отряхивались, напяливали обратно потрескавшиеся очки, поворачивали лапы ладонями вверх и склоняли головы перед койотом.
– Сдаемся, – сказали они.
– Как тебя зовут? – Дюжий боец по имени Сет Свистун поднял глаза и тут же уткнулся рылом обратно в землю.
– Не важно, как меня зовут, – ответил койот. – Можете звать меня Койот. И я приглашаю Громил с Гром-реки в свой оркестр.
– Оркестр? – переспросил Сет Свистун.
– О да, – злорадно оскалился Койот. – Вы мой оркестр. Вместе у нас получится прекрасная музыка.
Выдры заухмылялись, поскольку теперь-то они знали, что понимает Койот под «музыкой», и на сей раз они помогут ему «петь».
– Итак. – Койот откашлялся и поднял с земли свою гитару. – Кто скажет мне, как отсюда попасть в место под названием Вывихнутый переулок? Там-то мы и устроим следующий концерт.
Глава вторая
Друзья по лапе
– Неправильно это, просыпаться в такую рань, – бухтела Эйни. Крохотный розовый носик принюхивался к зябкому ветерку, а крохотные розовые лапки поспешали по тротуару следом за Китом. Под ногами хрустели сухие листья, прихваченные первым морозцем.
Ради Эйни Киту приходилось притормаживать, ведь один енотий шаг равнялся шести шагам крысы ее размеров. Он оглянулся на свою миниатюрную подружку, чьи сетования, как он уже усвоил, составляли неотъемлемую часть утреннего ритуала.
Одни твари прыгали на месте, другие потягивались и прихорашивались, третьи пользовались моментом, чтоб поблагодарить предков, землю и небо.
Однако Эйни не могла проснуться до конца, не просетовав на что-либо минимум две сотни шагов по Вывихнутому переулку. Беглая крыса-альбинос, выросшая по законам улицы, она обладала достаточной ловкостью, чтобы обчистить сумку у кенгуру, но не относилась к тварям, способным страдать молча.
Уже если ей приходится рано вставать, она будет стенать по этому поводу.
– Солнце еще даже не село! – разорялась она. – Слишком ярко! Слишком холодно! Ежи к спячке готовятся! Ну почему крысы в спячку не впадают? Или еноты? Мы должны впадать в спячку! Нам всем надо в спячку.
– Похоже, кое-кто сегодня начал спозаранку, – заметил Кит.
На той стороне улицы, храпя и пуская слюни на служивший ему подушкой камень, раскинулся скунс Бреворт. Свисающая у него изо рта слюна замерзла на мохнатой морде длинной сосулькой. Дыхание вылетало частыми облачками и повисало в воздухе над ним.
Кит с Эйни перебрались через растрескавшуюся бетонку на сторону Театра танцующих белок. Перелезли через выкинутые в переулок старые шины и ломаные велосипеды, просочились сквозь выбеленные непогодой кучи мусора и подмерзшие сорняки, коловшие и щекотавшие им брюшко, и встали перед скунсом. Он валялся на земле прямо перед дверями заведения, куда ни один уважающий себя зверь и носу бы не сунул. Называлось оно «Ларканон», и, к счастью для своего владельца, бродячего пса, уважающих себя зверей в Вывихнутом переулке водилось немного. Заведение бойко торговало сырным элем и заплесневелыми крекерами.
На спящем скунсе красовались грязные полосатые штаны в тон полосе на спине. Храпел он громче медведя, вывалив язык. Вывернутые карманы смотрелись под стать языку. Некоторые граждане Вывихнутого переулка обчистили спящего скунса до последнего зерна и ореха.
– Просыпайся, Брат Бреворт. – Кит потыкал скунса лапой, другой зажимая нос от кисло-помойной вони.
Скунс застонал.
– Мешочник идет! – крикнула Эйни, и Бреворт резко сел.
– Где?! Где он? – заорал скунс, хвост у него задрался, готовый выпустить вонючую струю.
Эйни рассмеялась, а Бреворт нахмурился.
– Дрянная это шутка, – проворчал он, – сказать спящему товарищу, что Мешочник идет.
– Но ты же от нее проснулся? – ухмыльнулась Эйни.
Она знала, что поступила некрасиво. Мешочника в Вывихнутом переулке боялись все. Это был Человек, который приходил чистить ловушки, когда в них попадались Дикие. Угодишь к Мешочнику в мешок, и все, поминай как звали. Некоторые звери даже шутить про Мешочника не смели.
Но только не Эйни. Для ее чувства юмора запретных тем не существовало.
Бреворт потер голову и только тут заметил зажатый в лапе единственный желудь. Он уставился на него, как змея на тапок.
– Пора домой, – сказала ему Эйни. – Тебя ограбили, но оставили тебе желудь. Купи себе на него позавтракать.
– Или просто позавтракай им, – предложил Кит.
– Ох. – Скунс добрел взглядом до карманов, ничуть не удивившись, что их выскребли подчистую. – Как мило с их стороны оставить мне этот желудь.
На деревьях над переулком висело уже совсем немного желудей. Белки шныряли по ветвям, снося последние желуди на депозит в банк.
Скунс встал, отряхнулся и приподнял перед детенышами воображаемую шляпу.
– До встречи на Празднике Первой Пороши, – сказал он.
– До встречи, – отозвались Кит с Эйни.
Скунс зигзагами поковылял прочь и скрылся в темном дверном проеме «Ларканона».
– Сколько раз его уже обирали? – задумался Кит.
– Не знаю, – ответила Эйни. – Я перестала делать это еще крысенком. Грабить бедолагу неспортивно. Ему почти сочувствуешь.
– Почти, – отметил Кит. – Но народ заботится, чтобы он пережил зиму.
– От воя до щелчка, – произнесла Эйни, и маленькая розовая ладошка хлопнула по большой черной.
– От воя до щелчка.
Так говорили в Вывихнутом переулке. При этих словах всяк понимал, что ты оттуда, а не из уютных полей или лесов там, под Большим Небом. «От воя до щелчка» означало, что пусть ты пришел в этот мир с воем, а покинул его, как большинство обитателей Вывихнутого переулка, со щелчком капкана, но твои поступки между тем воем и тем щелчком делают тебя тем, кто ты есть.
Кит прожил в Вывихнутом переулке уже целый сезон листопада, с тех пор как его родители погибли в битве со стаей охотничьих псов, и знал, что все звери, кто не жил здесь, считали переулок всего лишь рассадником роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев.
Да, переулок действительно был рассадником роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев, но это был его, Кита, рассадник роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев. Конечно, они воровали друг у друга, но, забрав из чужого кармана десять желудей, всегда оставляли хоть один. В Вывихнутом переулке жители заботились друг о друге, даже если не ладили. В Вывихнутом переулке были те, кто любил Кита, и те, кого любил Кит.
Короче, это был дом. От воя до щелчка.
– Добрый вечер, Кит! – окликнул с той стороны дороги юного енота его дядюшка Рик.
Когда Кит остался сиротой, именно дядюшка Рик принял его к себе, дядюшка Рик пригласил Эйни пожить у них, когда