Настоящий хаос разгорался на землях грешных. Крестьяне, Братья и Сёстры, Рыцари и Стрелки Ордена… Все они рассыпались по районам, то защищая друг-друга, то убегая прочь, то кровь чужую проливая. Женщин и детей, что не знали о Бунте, они скрывали в домах и приказывали им не выходить на улицы. Хотя бы одного Брата мы оставляли у домов этих, не давая крестьянам выйти. А те крестьяне, что решили взять свою судьбу в руки — нападали на людей грешных. На мошенников и убийц!
Увидел я на мгновение образ Гевелиоса, что гнал молотом огромным людей мне незнакомых! Называл их «Паршивым скотом» и давил кости хрупкие молотом этим, сил не жалея! Это можно назвать самосудом, но подобный самосуд необходим в подобный час. Не волнуюсь я за жизнь его, ибо Братья мои уже охраняют дом Гевелиоса, успокаивая мать-крестьянку и детей её. Всё, чего я желал в сей час — найти Епископа. И Матушка моя, сердцем чую… пошла именно за ним. В спешке я направился к церквям! Забрал инструмент двуручный из холодных рук мёртвого Брата и отправился в путь. Вырезать судьбу свою я собирался! В коже человеческой и в дереве мягком вырезать! И ничто меня не остановит!
Братья и Сёстры мои начинали штурм ворот, что закрывали нас от церквей.
«Не пролейте крови юной! Схватите всех и свяжите верёвками крепкими! А те, что инструмент поднимут против нас — от своего же инструмент и падут!» — Указаниям моим следовали Братья и Сёстры. Ломали они ворота к церквям, в щепки их обращая! А как только ворота рухнули перед нами — мы вошли внутрь неспешным шагом, вырезая свой путь через оставшиеся войска Ордена. Ужасом наполнилось моё сердце при картине увиденной. Священнослужители… поджигали церкви! Запирали Братьев и Сестёр наших юных в спальнях и кидали внутрь факела! Изменились планы наши в этот момент:
— «Бейте Священослужителей! Спасайте всех, кто окажется внутри горящих зданий! Тушите огонь и пламя, пока оно не поглотило всё и вся!»
Даже крестьяне услышали мои указания. Взяли вёдра с водой и начали тушить огни восходящие. Мне же не составило труда выломить двери к спальням, крича юным братьям, запертым внутри: — «Убегайте скорее! Бегите!».
Все спальни были пусты. Ни следа от Матушки моей. Неспокойно мне было от этого, и сердце моё лишь заливалось волнением. Чувствовал я сердцем этим, что Матушка Мика пошла за Епископом. Что она… где-то тут.
И услышал я крик звонкий, сердце моё разрывающий! Он выходил из горящих церквей! Не терял я времени своего и поспешно направился к церквям, выбив свой путь внутрь. Все вокруг… было охвачено пламенем. Матушка моя была окружена огнями и священнослужителями и… прихрамывала она, оглядываясь в ужасе. Епископ же убегал прочь, факел бросив перед ней.
«Каждый грешник сгорит в церквях этих! И ты, Даемон, сгоришь вместе со всеми!» — Именно эти слова он выкрикнул ей, убегая по лестнице. Оставил её на растерзание священнослужителей, оглядывающихся в страхе диком.
Не боялся огней я! Не стал ждать зова судьбы моей, ринувшись сквозь огонь и пламя! Даже когда стены и опоры начали падать прямо перед моими глазами — я не испугался! Даже когда одна из опор начала хрустеть и крениться, упав на плечи мои — я не сломился! Оказался я рядом с матушкой, не замечая ожогов на теле своём, и ударил по священникам инструментом своим! Кинул их в огонь и пламя, выкрикивая проклятия в их стороны! И когда сердце моё успокоилось, выпустив весь гнев из себя — присоединился я к Матушке, упавшей на колени свои. Она была ранена. Кровь из неё… текла безостановочно.
«Ублюдок… загнал меня в ловушку. П-прости меня за… глупость эту, Орфей». — Даже не внимал я словам её. Отказывался верить в судьбу эту. Срезал я с одежд её ткани длинный кусок и прижал ткань эту к ране глубокой, облив её водою из фляги моей! В глазах моих только огонь играл, и свободных путей не видел я! Кроме…
— «Глупостью этой и я ведом, Матушка. Прижми рану свою как можно крепче и глаза закрой».
Ничего не объяснял я Матушке Мике более. Взял на руки её и, вдох глубокий сделав, начал шагать в сторону огней. Тяжесть на руках не замечал я. Жар и боль отрицал! Усталость прочь изгонял из тела своего! Шагал я по лестнице наверх, наблюдая за тем, как огни поднимаются следом за мной. Как лестницы эти, с треском громким, были готовы сломаться под ногами моими и бросить меня в ловушку огненную. Но я не верил судьбе. Я не верил в случай. Даже удачей я не называл эту картину! Сердцем своим я желал свершения дел! Верил я в то, что лестница эта не сломается подо мною! Что дойду я до верхушки церквей! Что матушка моя выживет и не истечёт кровью на руках моих! Верил я только в свои силы, и отрицал божественное вмешательство, молитвы забывая навечно!
Шагом непоколебимым забирался по лестнице огненной. Шёл к двери заветной в конце пути моего. Матушка моя сможет пережить падение с высот подобных, а я… Другой путь найду.
Поставил я Матушку на ноги и выломил двери плечом своим. Приказал ей: — «Беги! Прыгай с балкона!» и она послушалась меня. Но Епископ… Он тоже оказался на балконе этом. Прыгнул на неё с разъярённым оскалом, прижимая её к полу. Без промедления вмешался я. Пнул по лицу его, разбив кончиком сапога своего все зубы! Дал Матушке моей шанс бежать, пока есть шанс. А сам… остался я с Епископом наедине, сжимая инструмент свой в руках.
«Шын мой… Пошади…» — ползал на полу Епископ, на колени вставая. Шипел и молил о прощении. Никакого прощения не заслуживал он!
Хотел я ударить его инструментом своим… Но Епископ был хитёр. В рукаве своём хранил он кинжал искривлённый, и кинжалом этим взмахнул он, лишь царапину на руке моей оставив. Его поступок был глупым! Судьба бы заставила меня пощадить его, а потом получить кинжал в спину мою! Не умру я смертью отца своего! Видел
