Над головами захлопали крылья.
Задрав лица, Теонард и Керкегор разжали руки. На землю перед ними опустилась горгона, прижимая короткое платье к бедрам.
Вид у Эвриалы встревоженный: изящные брови нахмурены, ресницы хлопают, губа закушена.
– Что здесь происходит? – спросила она, окидывая взглядом взъерошенную гарпию.
Аэлло, отплевываясь, отряхнула руки, крылья пару раз хлопнули за спиной, пока гарпия складывала их поудобнее. Затем, пригладив мятое платье, она принялась яростно продергивать пальцы сквозь розовые, до середины бедра кудри.
По мере того, как пальцы Аэлло продирались сквозь розовую шевелюру, изящные брови горгоны приподнимались. Эвриала даже рот открыла, переведя взгляд на Теонарда и хлопая ресницами.
Теонард, явно смутившись, хотел было что-то сказать, но птеринг опередил его:
– Происходит прямое доказательство, что птеринги куда умнее… прочих крылатых, – произнес он напыщенно и заморгал, когда горгона махнула на него рукой, вновь вопросительно воззрившись на Теонарда.
– Аэлло подралась с Брестидой, – пояснил тот.
Горгона почему-то покраснела.
– Аэлло, это правда? – нарочито строго спросила она.
Гарпия не ответила, только с тоской посмотрела в небо.
– Аэлло, – мягко позвала горгона.
Аэлло обреченно вздохнула.
– Да, подралась, и что? Эта простолюдинская лошадь во всем виновата! Зато ты даже представить не можешь, как здорово я ее проучила!
Под конец Аэлло перешла на крик, то ли вспомнив Брестиду, то ли не в силах совладать с волосами, не желающими ложиться ровно.
– Аэлло!
Щеки горгоны тронул нежный румянец, видимо, стыдно стало за подругу.
– Здесь мы все равны!
– Да, Аэлло! – поддержал горгону Теонард. – Мы все здесь равны!
– Кто бы сомневался! – взъерепенилась гарпия. – Конечно, ты на стороне рыжей лошади! Предатель.
Теонард задумчиво потер кончик носа и вопросительно взглянул на горгону.
Эвриала повелительно произнесла:
– Оставьте нас! Пожалуйста, – добавила она уже мягче. – Мы сами разберемся.
Когда все разошлись, горгона набросилась на Аэлло – в трепетном, бархатном голосе Эвриалы так и звенит тревога напополам с отчаяньем:
– Что происходит? Где ты была всю ночь? Аэлло! Ты могла хотя бы предупредить меня, что не прилетишь ночевать? И на кого ты похожа? Платье разорвано, вся растрепана, и, прости, не могу не спросить – что у тебя с волосами?
– У ихтионки, – невпопад ответила Аэлло, игнорируя остальные вопросы.
– А с волосами что?
– Эта рыжая лошадь покрасила, – пробубнила Аэлло, ковыряя носком сандалика землю.
– Как покрасила? Почему?
– Ну, – протянула гарпия, тоскливо провожая глазами косяк гусей, летящий по небу. – Наверно, за то, что я ее случайно подстригла.
– Что?! – изумилась горгона.
– Да, наверно из-за этого, – подтвердила гарпия, продолжая наблюдать за гусями. – Вряд ли просто сдуру.
И Аэлло помахала рукой гусям.
– Там у меня гусь знакомый, – сообщила она хлопающей ресницами горгоне. – Даже два.
Эвриала прижала пальцы к вискам, нахмурилась. Молочно-белая кожа потемнела, темные бархатные глаза нехорошо сверкнули медным отблеском.
– Аэлло! Может, хватит?! – голосом, не предвещающим ничего хорошего, проговорила горгона. И виновато добавила: – Ведешь себя, как ребенок!
Аэлло насупилась.
– Я разве виновата? Эта лошадь рыжая первая начала! Я, между прочим, тебя защищала!
Эвриала медленно закрыла и открыла глаза. В бархатном голосе зазвучала медь.
– Вот как? Меня, значит, защищала? А кто просил тебя?!
Гарпия промолчала. Но ресницами захлопала с утроенной силой.
– Аэлло! Или ты рассказываешь все по порядку, или…
– Рассказываю, – сказала Аэлло, на всякий случай шмыгнув носом.
Отлично отработанный трюк на этот раз не прошел, добрая горгона смотрела на Аэлло недовольно и требовательно. Поэтому пришлось поведать все, с самого начала: как стучалась в башню к Главе, как никто не открыл, как проходящий мимо гном сказал, что Теонард с Брестидой поехали в южном направлении, как увидела их на речке, как нечаянно, совсем-совсем нечаянно сбрила пучок с макушки Брестиды, и как та в отместку подло покрасила ее в розовый…
По мере рассказа Аэлло лицо Эвриалы вытягивалось, а в глазах плескалась тревога.
Когда Аэлло закончила живописать драку, пожаловавшись на вероломство хранителей, которые спасли амазонку от справедливого возмездия, горгона замахала на нее руками.
– Ты совсем еще ребенок, Аэлло! – гневно возопила горгона. – Ты ничего, ничегошеньки не понимает в жизни! В отношениях! В отношениях хранителей!
– Как это не понимаю, – попробовала возмутиться Аэлло, когда горгона одернула ее.
– Помолчи, пожалуйста! Я услышала достаточно! Ты должна немедленно извиниться перед Брестидой!
– Да она меня чуть из лука не подстрелила! – завопила Аэлло. – А челюсть, между прочим, до сих пор болит!
– Да, извиниться! – продолжила горгона. – Ты что, не понимаешь? Твой дурацкий, необдуманный, детский поступок может внести раскол между нами!
На вопрос Аэлло, и что же тут такого, горгона грустно проговорила:
– А мир между хранителями итак постоянно на грани… В прошлый раз Каонэль еле удалось сохранить баланс! И если из-за твоих детских выходок хрупкий мир пошатнется, пеняй на себя!
Аэлло потупила зеркальца глаз, принялась чертить носком сандалика линии на песке.
– Так ты извинишься? – мягко спросила горгона.
Аэлло в ответ скривилась, словно у нее разболелся зуб, и с тоской посмотрела в небо.
Горгона зло проговорила:
– Если так, то я сама полечу и попрошу за тебя прощения! И знаешь, что? Тебе должно быть стыдно! Если доросла… до своих лет, и так и не научилась до сих пор отвечать за свои поступки.
Не успела Эвриала расправить крылья, как гарпия виновато буркнула.
– Ладно уж, я сама…
Клюнув горгону, пока та не опомнилась, поцелуем в щеку, Аэлло распахнула крылья, и, оторвавшись от земли, взмыла в небо.
***
Чем ближе Аэлло подлетала к Южной речке, тем большей тяжестью наливались крылья.
Мышцы спины и крыльев казалось, вот-вот сведет судорогой, а в животе недовольно урчало. Стоило подумать о пышных, румяных пирогах Эвриалы, что одиноко томятся где-то там, в дереве Каонэль, рот наполнялся слюной, очень хотелось посмотреть, а потом и повернуть назад.
Вытянутые ноги отчего-то болтались и казались вовсе какими-то неудобными.
Пальцы рук сжимались и разжимались, сами собой складываясь в знаки. Причем, если на одной руке знак складывался в фигуру, означающую съестное, то другая рука тут же принималась изображать мольбу, а когда съестное переходило в «тихо!» пальцы другой руки одновременно изображали «покорность».
Хуже всего, что внимание ускользало: взгляд то следил за пролетающими внизу птицами, что носятся с распахнутыми клювами за насекомыми, то останавливался на прогалинах между деревьями, то перед глазами снова представали пироги, так явно, что Аэлло почти ощущала исходящий от них жар, а ноздри трепетали от умопомрачительного аромата.
Стараясь не думать, как она будет извиняться перед амазонкой, и поэтому думая об этом с особенной горечью, Аэлло помотала головой, бормоча под нос слова извинения, которые почему-то больше походили на ругательства. Ветер, казалось только этого и ждал: стоило гарпии забубнить, как он тут же набил открывшийся рот волосами. Отплевываясь и ругаясь в голос, гарпия пошла на снижение.
Подошвы коснулись земли, колени спружинили, Аэлло оправила задравшееся платье, прижимая белую ткань к бедрам, и уставилась на ворга.
Лотер стоял возле крепкого кряжистого дуба, потирая ушибленный лоб. Непонятно – то ли приложился недостаточно сильно для перекидывания, то ли что-то отвлекло в последний момент.
Взгляд Лотера рассредоточенный еще секунду
