Итак, тайна, приключения и лесбийская любовь…
– Ладно, можно попробовать, – сказал Гузман.
19
Так начался странный союз Гузмана и Эвы Мольнар. Он следовал за ней в ее постоянных странствиях и заодно мысленно отмечал и запоминал подробности историй, которые она ему рассказывала.
Вместе они объехали все горы пяти континентов, покоренные ею. И каждый раз он воспринимал встречу Эвы с горой как встречу двух много поживших и много знающих друг о друге дам. Встречаясь, они болтают о всякой всячине, и о важном, и о мелочах, но за развязной болтовней всегда прячется более интимный, более личный диалог.
Если бы не возраст, Эва наверняка вооружилась бы веревкой и крюками и полезла на скалу. Гузман догадался об этом по тому, как загорался ее взгляд: за старческой маской пряталась девчонка. Ее выдавали глаза, у которых не было возраста.
– Когда оказываешься здесь, – говорила ему Эва, – то становишься тем, кто ты есть. Притворяться тут вряд ли получится. Даже если просто пробуешь, что такое восхождение, это волнует до глубины души.
Альпинизм стал для нее всем. Ее отец восходил на вершины, и дед, и прадед.
– Для них альпинизм был родовой традицией, из тех, что передаются из поколения в поколение, – заметила как-то она и тут же пустилась в размышления: – Мне кажется, что на самом деле их мало волновало, что я все-таки женщина, меня никто не спрашивал, согласна ли я продолжить традицию Мольнаров.
В компании Эвы Гузман повидал много мест и познакомился с удивительными народами и культурами. Он перепробовал множество блюд и напитков самых невероятных вкусов. А главное – он курил табаки и всяческие загадочные травы, обладавшие способностью заставить человека забыть о бренности его существования.
Им не было необходимости заказывать номера в гостиницах и заботиться о пропитании. Куда бы они ни приезжали, они всегда становились гостями многочисленных друзей Эвы, которыми та обзавелась за девяносто один год полной приключений жизни. Люди чрезвычайно щедрые и сердечные, они были счастливы повидаться со старинной подругой и ни за что не позволили бы путникам отказаться от приглашения: для них это был вопрос чести.
Поначалу Гузман чувствовал себя не в своей тарелке, особенно когда – после ужина или уже перед рассветом – все пускались в воспоминания и над ними носился дух прошлого. Но по мере того как разворачивался рассказ Эвы, Гузман все сильнее проникался доверием к ее миру. Он познакомился с кучей разного народу, и многие из них потом стали его близкими друзьями. Они и были самым ценным наследством Эвы Мольнар.
Он и представить себе не мог, что в этой женщине столько жизненной энергии. Она никогда не уставала, память ее не износилась от времени и выстояла, как гранитная скала. Она помнила все свое прошлое. Как и обещала, она поверяла Гузману все подробности, даже самые щекотливые, никогда ничего не приукрашивая. Все свои многочисленные любовные истории: с прекрасными женщинами, с добродетельными матерями и преданными женами, которые даже представить себе не могли, что когда-нибудь отдадутся женщине. Обо всем, что было с ними, она вспоминала без хитрости, разве что с бесконечной стыдливостью.
Эва Мольнар распахнула перед Гузманом двери в неизведанный рай.
– В наших ласках и поцелуях не было ничего, что нарушало бы правила или законы. Во мне эти женщины видели самих себя. Это все равно что прикоснуться к себе через зеркало.
Гузман полагал, что все эти интимные открытия отвлекут его от главной цели: собрать воедино историю Эвы. Однажды что-то подобное с ним уже произошло в двенадцать лет в прачечной Мадам Ли. Мужчинами всегда движут низменные инстинкты, думал он. Но ошибался. Со временем он начал усваивать то, что очень ему пригодилось в последующие годы.
Он учился слушать.
А это главное для того, кто хочет научиться рассказывать. А рассказчицей Эва Мольнар была необыкновенной: всегда точна, как историк, и восторженна, как поэт. Один-единственный раз он увидел ее в нерешительности. Это случилось в тот день, когда она впервые упомянула Камиллу.
Обе они старели вместе с дагеротипами, что обретали ржавый оттенок от безжалостной поступи лет. На этих снимках обе были вечно молоды, но лица их темнели и выцветали. Вигоневые брюки, подпоясанные тонким кожаным ремешком, они носили как вызов всему мужскому племени. Грубые ботинки и альпинистские кошки приводили их в восторг. Бухты веревок на плечах, грубошерстные куртки и волосы, завязанные в хвост. Они стояли рядом, улыбаясь, на лугу или возле какой-нибудь высокой скалы.
– Только там у нас все могло сбыться, – с тоской и горечью сказала Эва Мольнар. – Ее гибель – моя самая тяжкая вина. Это я настояла, чтобы она шла со мной. А в наказание я получила всю мою дальнейшую длинную и одинокую жизнь. Как приговор.
– Да кто же вас наказал?
– Бог, кто же еще? – отозвалась она, насупившись. – Чего еще ждать от особи мужского пола?
Больше они о Камилле не говорили. Эва избегала произносить ее имя. В последний раз она намекнула на нее, и то не называя имени, когда вдруг с неожиданной теплотой взяла его лицо в ладони и сказала:
– Выбери кого-нибудь, Гузман. И сделай так, чтобы выбрали тебя.
В последующие дни Гузман стал замечать, что Эва начала худеть. Это происходило слишком быстро и вызвало тревогу. Врачи объявили, что это дурной признак. Но Гузман был спокоен, он понимал, в чем дело: по мере того как продвигался ее рассказ, Эва препоручала ему себя, а следовательно, перекладывала на него грех собственной жизни.
– Ваша подруга умирает, – говорили ему.
– Неправда. Она просто облегчает душу.
20
В конце концов они провели вместе пять лет. Однако смерть Эвы Мольнар принесла с собой кучу неожиданностей.
Первой было то, что старая дама оказалась почти нищей. Гузман стал единственным наследником нескольких украшений и вороха женских платьев. Но он ни на секунду не почувствовал себя жертвой обмана. Она просто не умела обманывать.
Когда-то она была богата, однако последние годы прожила за счет гостеприимства своих друзей. Они предоставляли ей стол и кров и все, в чем она нуждалась. Потому она и не отдавала себе отчета, насколько быстро таяло ее состояние, подтачиваемое непомерными тратами.
Гузмана это не огорчило, он получил гораздо больше.
Горы.
Он продал скудное имущество подруги и отправился снова в те места, где они побывали, чтобы сообщить печальную весть всем, кто любил ее, и оставить частицу ее праха на каждой из гор, которым она с любовью бросала вызов.
– Вы же говорили, что Гузман разбогател благодаря тому, что хорошо умел делать! – запротестовал Якоб Руман.
– Как я сказал, так оно и есть, – подтвердил пленный. – Доверьтесь мне и позвольте мне закончить.
21
После смерти Эвы Мольнар Гузману оставалось
