От боли Кэйлин на какое-то время отключилась. Говорят, в такие моменты – после смерти – можно увидеть светящийся туннель, а в нем – умерших друзей и родных. Они должны радостно махать, тянуться к тебе, обнимать, ласково трогать за волосы и улыбаться, неизменно улыбаться. Кэйлин никогда не попадала в такой туннель. Бампер машины, столкновение с асфальтом, соленая или совсем неприятная грязная вода, яд, укус или, как в нынешнем случае, нож взбешенного маньяка приводили ее к нему.
Он был необъятным и крошечным, белым и черным, добрым и… нет, злым, пожалуй, не был. Он всегда молчал, поворачивал голову, завязывал шнурки на кроссовках, пытался свистеть – у него плохо получалось – словом, делал все, чтобы только не замечать растерянную, испуганную и чаще всего окровавленную Кэйлинну Нод. Через какое-то время – вечность или, может, пару секунд – он вежливо кивал ей, как старой знакомой, поводил плечами и уходил. Кэйлин никогда не видела, где они находятся, – в лесу, в помещении, на улице, по колено в воде, – просто потому, что ее зрение странным образом сосредотачивалось на том, кто на нее и внимания-то не обращал. Приходя в себя после очередной смерти, живой, относительно целой и здорово отдохнувшей, Кэйлин начисто забывала об игре «Заметь меня» с незнакомцем. Или все-таки уже знакомым?
Сейчас все было немного иначе: Кэйлин открыла глаза и не увидела ничего. Привыкнув к обволакивающей темноте, она все же разглядела потолок дюймах в двух от своего лица. Хотелось потянуться и попробовать этот потолок на прочность, но она почему-то не могла пошевелить и пальцем. Тогда она решила крикнуть. Ничего более конструктивного и уместного, чем «Эй!», в голову не пришло. В ответ сверху послышался какой-то шорох, потом Мертвая Кэйлин крикнула погромче, потом еще чуть громче, и – слава небесам! – внезапно стало очень светло.
* * *Итан Окделл открыл коробку. Заглянул в нее. А потом медленно, очень медленно, вынул светловолосую голову Кэйлинны Нод из коробки «Макарошек Джибса».
* * *Издалека казалось, что на деревьях развешаны рождественские гирлянды, – но к чему украшения, если до зимы еще долго? Тонкие веточки высохшей рябины подрагивали от ветра, заставляя растянутые на них ленты искриться. Если бы не отчетливый красный цвет, можно было бы списать все на балующуюся с кассетниками детвору. Вот только в эту часть города не заходил ни один ребенок.
Над улицами и скверами здесь постоянно висел туман, и тонущие в нем зеленые фонари были похожи на огромных светляков. Сразу за широкой дорогой, упирающейся в белое марево, раскинула свои лапищи Ванахеймская топь. Шоссе вело из Мэпллэйра в Сити, но только теоретически: на деле дорога имела нездоровую привычку копить на своих поворотах брошенные машины. Патрульные стражи порядка, бывало, натыкались на них в темноте или нерассеивающейся мгле – шоссе номер двадцать девять было не прочь полакомиться и фирменным государственным транспортом. К тому же мигалки частенько делали свою грязную работу, привлекая заблудившихся в тумане водителей.
Хаммер Грегсон был из тех немногих счастливчиков, которым ненасытное шоссе милостиво позволяло проезжать до указателя «Пэлэс Рок, … миль». Число миль стерлось, но поворачивающая налево дорога была куда дружелюбнее шоссе номер двадцать девять, и расстояние уже не имело особого значения. Кузов своего дряхлого грузовичка Грегсон опустошил еще в городе, и теперь машина резво подпрыгивала на ухабах, а одинокий гаечный ключ жалобно позвякивал от ударов по каркасу. Радио заикалось в такт прыжкам, резиновый крокодил с выпученными глазами громко стукался о приборную доску, а Грегсон пытался подпевать хриплому голосу из колонок.
«Где-то двадцать семь годков тому назадЯ был не ра-а-а-ад, я был не ра-а-а-ад.Когда к колодцу шел большой парад,Я был не ра-а-ад, я был не ра-а-ад…»На очередном «ра-а-ад» автомобиль опять подпрыгнул и вдруг начал сбавлять скорость. Грегсон вдавил педаль газа до упора, но мотор заглох, и машина остановилась. Водитель чертыхнулся, вываливаясь из кабины.
Если бы он успел заметить, как довольно осклабился резиновый крокодильчик на приборной панели, он остался бы на месте.
#Глава 2
Итану раньше не приходилось видеть живых трупов. В смысле, где-то еще, кроме страниц комиксов или случайных выпусков новостей. Хотя к нынешней ситуации слова «живой труп» подходили пугающе точно. И все же к странным вещам Итан относился как-то спокойнее, чем к расчлененке. А вот возможность понять, как эти вещи подействуют на него одновременно, подвернулась слишком неожиданно.
Окделл даже не успел толком удивиться, когда отрубленная голова, из которой бордовыми нитями свисали артерии с запутавшимися в них макаронами, открыла рот и произнесла:
– Где я, черт побери?
Только после того как Итан тихо сообщил «В магазине братьев Лавре на площади Кирхе», рефлексы все-таки отработали свое и заставили разжать руки. Голова упала обратно в коробку, подняв целый фонтан из сухих макарон, перепачканных кровью. Последовавшая за этим ругань сопровождалась странным гортанным звуком – именно с таким кто-нибудь мог бы выплевывать попавшие в горло жесткие макаронины.
Итан окинул взглядом помещение склада – просто на всякий случай. Кто знает, вдруг ему пригодится монтировка? Из всего виденного и слышанного про зомби (а кем еще могла быть говорящая голова?) Итан почерпнул одно: скорее всего, монстру понадобятся его мозги. Что такого привлекательного находили мертвецы в этой серой, неприятной на вид массе, оставалось загадкой, однако предусмотрительность еще никому не повредила.
– Я тут подумала… – глухо донеслось из коробки. – Я ведь могла тебя в какой-то мере… эээм… напугать?
Итан прикидывал, как быстро сможет при желании добраться до большой биты в витрине спортивных товаров. Ему вдруг отчетливо представилось, как он бьет по голове зомби деревянной палкой на манер клюшки для гольфа, и он фыркнул, сдерживая смех.
– Прости, парень. Я же не со зла. Просто понимаешь… Когда обнаруживаешь себя лежащей в коробке с макаронами, да еще и без тела… Представь себя на моем месте.
С воображением у Итана проблем никогда не было.
– Ты меня слушаешь вообще? Или убежал за помощью?
До биты оставалось недалеко.
– Эй? Парень? Если ты еще тут, вынь мою голову из этой проклятой коробки, я больше здесь не могу… – В оранжевом ящике глубоко вдохнули и выдохнули. Звук при этом получился очень смешной. – Кажется, у меня начинается клаустрофобия…
* * *У Кэйлин потемнело в глазах, – так резко ее подняли. Горсть макарошек жалобно стукнулась о паркетный пол. Незнакомый парень молчал, хотя держал голову Кэйлин аккуратно: по крайней мере, в волосы больно не вцеплялся. Что-то в нем было странно, но что именно, никак не получалось понять. Может, водолазка с радужным единорогом?
– Знаешь, в той же коробке лежат твои руки. Это ведь твои, с черными шнурками на запястьях?
– Да! – Кэйлин слегка воодушевилась. – А остальное? Посмотри, а?
Парень сощурился.
– Ты мозги ешь?
– Чего? – Кэйлин вытаращилась на него. Вопрос чуточку ее испугал.
– Да так, ничего. Побудь пока здесь. – Парень положил ее голову на прилавок. Сделать это достаточно ровно не вышло, и он заранее извинился.
При более тщательном осмотре коробки он обнаружил все двенадцать оставшихся частей тела, вместе с порванной одеждой, – только чешек нигде не было видно. Будь у Кэйлинны Нод руки, она бы с удовольствием ими всплеснула, но пришлось ограничиться словесным выражением радости.
– О да, я вся здесь, это просто отлично! Пазлы любишь?
– Что?
– Будет совсем славно, если ты аккуратно сложишь мои… э-э-э… части в правильном порядке. И выбежишь минут на десять в соседнее помещение.
– Зачем?
– Если бы я могла это объяснить… Нормально объяснить.
Парень нахмурился и метнул взгляд
