Возле моста Кит услышал от отца те же вопросы, что и в детстве, когда играл на стройплощадках. И сын отвечал точно так же, как и много лет назад; ему не терпелось объяснить каждое свое решение. А может, не просто объяснить, но оправдаться. Тем временем мимо все шли и шли люди и лошади.
Затем Дэйвелл и Кит направились к руинам. Старый пилон был разобран, камни пошли в дело; осталась лишь груда щебня. Но с этого места открывался отменный вид на новый мост: с коробами башен, широкими дугами несущих цепей, толстыми отвесными цепями–подвесками, пружинящей аркой дорожного полотна. Самый неказистый из висячих мостов.
— Хороший мост, — буркнул наконец Дэйвелл.
Кит даже головой замотал от изумления. Его отец, разве что в присутствии мальчика стеснявшийся отпустить крепкое словцо на стройках, сухо проговорил:
— Мост — это прежде всего средство достижения цели. Важно лишь то, как он служит. С его помощью мы можем отсюда перебраться туда. Если все сделано правильно, на твою работу никто не обратит внимания… вот скажи, самого тебя заботит, откуда берется ртуть? Кит, твой мост хорош, потому что им уже пользуются. Довольно себя корить.
Вечером на правом берегу был устроен большой праздник. И местные жители, и кое–кто из зареченских пили и плясали в тени недостроенного моста. Свет костров и факелов падал на основание пилона, на анкеры, добавляя им весомости, значимости. А выше, там, куда не доставал свет, башня казалась лишь черным силуэтом, беззвездным куском неба. Правда, на самом верху тоже горела цепочка факелов, но они казались просто золотыми теплыми звездочками среди холодных небесных.
Меж веселящихся людей прохаживался Кит. Каждый улыбался ему и предлагал выпить вместе, но надолго никто не задерживал. Такое чувство, будто протянутый нынче канат отгородил архитектора от всех. Ничего похожего не было, пока росли громады башен. Прежде для местных Кит был своим, в известной степени, конечно. А теперь как отрезало. Теперь он человек, который построил мост через туман. Впервые архитектор так остро ощутил свое одиночество в этом краю. А ведь даже смерть Лорех Дубильгцицы не сделала его в глазах жителей чужаком.
И такое случалось на любой стройке. Рано или поздно наступал день вроде нынешнего.
«Наверное, дело во мне, это от меня самого исходит отчуждение», — понял вдруг Кит. Он прибывает на участок и что–нибудь строит, когда на месяцы, а когда и на годы вторгаясь в чужую жизнь. Но вот объект готов, и надо собирать вещи.
Архитектор скоро уедет, привнеся перемены в людские судьбы — нежданные и непредсказуемые. Дорога через опасные земли, мост над туманом спасут немало жизней и самым благотворным образом скажутся на торговле, но с их появлением мир станет иным.
Да, такая у него работа: выполнил задачу — берись за новую на новом месте. Но он сам предпочел кочевую жизнь, не желая где бы то ни было пускать корни и любоваться плодами своих трудов. Какими станут Левобережное и Правобережное через десять, пятьдесят лет? Возможно, он никогда не узнает, потому что вряд ли вернется сюда.
На этот раз ему труднее… а может, просто все по–другому. Вероятно, он сам стал другим. Позволил себе сродниться с этим краем, с местечками по обоим концам моста. Обрел сверх того, что привык обретать… а значит, и терять придется больше.
Розали… Как ей теперь жить? Вон отплясывает Вало, обнимая за талию женщину вдвое ниже себя, Рику Мостовицу. Кит поймал его за свободную руку.
— Где Розали? — прокричал он.
А когда понял, что его все равно не услышать в грохоте барабанов и реве труб, изобразил губами: «Розали». Ответа не разобрал, но посмотрел, куда указывал парень. Паромщица сидела на обращенном к реке склоне насыпи и смотрела в небо. Там не было лун, поэтому казалось, до Небесного Тумана рукой подать — до этой звездной реки, текущей, как и река земная под ней, с севера на юг.
Кит опустился на колени в нескольких футах от женщины.
— Розали Паромщица из Правобережного.
В темноте блеснули ее зубы.
— Кит Мейнем из Атиара.
Он вытянулся рядом. Трава, жесткая как солома, колола шею и спину. Женщина не глядя подала кувшин с чем–то ядреным, точно деготь. Кит аж поперхнулся.
— Я не хотел… — начал он и сразу замялся.
— Ага, — отозвалась Паромщица, и Кит понял, что она услышала недосказанное им, а это «ага» равнозначно пожатию плечами. — Знаешь, в семействе Паромщиков хватает и таких, кто ни разу не переправлялся через туман.
— Но ты… — Он помедлил, осторожно подбирая слова. — Ты переправлялась сотню раз. И думается, тебе это на роду написано.
— Как и тебе на роду написано строить, — тихо произнесла она. — Хорошо, что понял. Ты умный.
— Но теперь это уже не понадобится. Я про паромную переправу. Рыбья кожа нам пригодится, так что рыбаки не останутся без работы, но они…
— Будут удить у самого бережка, — договорила Розали.
— А ты? — спросил он.
— Не знаю, Кит. Поживем — увидим. Может, поплыву через туман, а может, и нет. Успею ли состариться — что за прок гадать?
— Так тебя это не огорчает?
— Огорчает, конечно. Я и радуюсь, что ты построишь мост, и вместе с тем ненавижу его. Как же я буду тосковать по прошлому, по переправам!.. Но кому охота принадлежать к семье, в которой все умирают молодыми, да вдобавок нельзя усопшего проводить по–людски, предав его тело огню. Если у меня будет ребенок, ему не придется делать тот же выбор, что и мне: или плавать через туман и погибнуть, или благополучно жить на одной половине мира без надежды увидеть другую. Да, кое–что мое дитя потеряет. Но кое–что и приобретет.
После долгого молчания он спросил, боясь любого ее ответа:
— Ты меня ненавидишь?
— Тебя? Ну что ты. — Розали повернулась к нему и поцеловала в губы.
И Кит не знал, чьи соленые слезы он почувствовал на губах — ее или свои.
Потом надо было собирать над рекой цепи, и на это ушла вся осень.
Через несколько дней после успешной протяжки снова пристегнули к кабестану волов; теперь над рекой повисли два параллельных троса. Тонкая эта процедура требовала бесперебойной связи посредством сигнальных башен, но прошла без сучка и задоринки, после чего Киту удалось как следует выспаться. Если бы трос лопнул,
