к дому, поставили рядом «Жертвоприношение» и занялись обустройством кузова. Движение на набережной застопорилось, уличный вернисаж привлек зевак. То, что это копии, никто не догадывался. Естественное освещение преобразило живопись, восторженные возгласы слышались со всех сторон. Вова-доктор бесился. Он метался от картин к машине, торопил грузчиков, словно не приобрел картины, а похитил и теперь опасался, что пропажу заметят и устроят погоню. Успокоился, когда кое-как затолкали беглецов из Вифлеема, загрузили пророка, приладили остальное и машина уехала.

Даша приглашала меня по два-три раза в неделю. Навещая дом на набережной, надавив кнопку звонка, я уже не нервничал, ожидая три-четыре минуты, пока она поднимется с тахты, пройдет извилистым коридором и тихо спросит: «Кто?». Меня уже не пугали ее формы, не обманывала наивная улыбка, перестал верить ее утверждениям, что она ничего не знает и ни в чем не разбирается. Как выяснилось, нэпманы незадолго до смерти поделили нажитое имущество между детьми. Дочь продолжила жить в Ленинграде, а сын – отец Дашиного мужа – перебрался в Москву. Спальный гарнитур из ценных пород дерева, отделанный бронзой, разбили надвое: кровать – сыну, кровать – дочери, комод – сыну, туалетный стол – дочери. Та же участь постигла гостиный гарнитур: шесть стульев, два кресла и диван остались в комнате на канале Грибоедова, рекамье и столько же стульев и кресел перевезли в столицу. «Жертвоприношение Авраама» и «Отдых на пути в Египет» с места не тронули, две другие картины – Даша не смогла вспомнить сюжет – справили новоселье в московской многоэтажке. Дележу подверглись обеденные сервизы и столовое серебро. Дочери достались золотые часы Мозер на цепочке, сыну – Брегет; дочери –диадема с изумрудами, сыну – сапфировое колье; дочери – двадцать червонцев, сыну – империал и десять монет достоинством пятнадцать рублей. Таким образом, в Москве образовалась квартира – подобие комнаты в Ленинграде, которую не без основания назвал «островом сокровищ». Перед эмиграцией именно Даша занималась распродажей московской части нэпманского богатства. По ее собственному выражению, она собаку съела, общаясь с тамошними антикварами. Здесь же, пройдясь по Невскому, заглянув в Пассаж и антикварные салоны, вошла в форму и принялась за вторую. Даша не торговалась. Она, вымученно улыбаясь, тихо произносила: «Нет», если цена не устраивала, или чуть громче: «Я согласна», если было наоборот. Я первый высадился на «остров сокровищ», за мной потянулись негоцианты, авантюристы, искатели приключений. Впоследствии, когда Даша умоляла меня найти покупателя на горку или письменный стол и я предлагал их «крутящимся», нахваливал предмет, рисовал на бумаге, те возмущенно спрашивали: «Это у Даши? С канала Грибоедова? Нет, не надо! Мы там были. У нее цены сумасшедшие». Я удивлялся: «Когда успели?». Оказалось, она вызванивала их по рекламе, без опаски пускала в дом.

Первый визит Даши оказался непродолжительным, срок визы закончился, и она улетела. Вернулась через полгода с идеей вывезти мебель в Америку: муж Даши мечтал спать на дедовской кровати и отдыхать в бабушкином кресле. Она попросила помочь получить разрешение на вывоз. Его выдавала Федеральная служба по надзору в области охраны культурного наследия – Росохранкультура, опыт общения с этой организацией у меня имелся. Отправляя дочь в Германию, оформлял документы на вывоз картин, которые посылал двоюродной сестре Ольге в подарок.

К тому времени общение с Дашей начало тяготить, эйфория первых дней улетучилась, Даша безропотно позволяла копаться в шкафах, письменном столе и буфете, предлагала графины, пепельницы и чернильницы, навязывала книги и марки, а ценные предметы прятала или продавала в антикварных салонах и залетным дилерам. На вопрос «Почему не предложили мне?», наивно отвечала: «Я думала, вам не надо». Пренебрежительность и надменность не сходили с ее лица. За каждую проданную мелочь, помимо рублей, она требовала сотню мелких услуг: привезите, отвезите, узнайте, где можно, найдите, кому надо. При этом фальшиво улыбалась: «Вы же понимаете, я не могу этого сделать». Роль прислужника при любительнице американского фастфуда меня не устраивала, раздражение не скрывал, от разрыва удерживало лишь данное Римме Семеновне обещание. Даша чувствовала мое настроение и, опасаясь потерять помощника, с некоторой долей презрения как-то предложила что-то стоящее. Подачка оскорбила.

«Довольно! – в запале решил я. – Она полагает, что держит меня на поводке. Выведу на Росохранкультуру и сорвусь, дальше пусть карабкается сама».

Офис Росохранкультуры располагался на Малой Морской, припарковаться поблизости не удалось, а высадить ее рядом не догадался. Исколесив Исаакиевскую площадь и прилегающие улицы, кое-как втиснулся на освободившееся местечко у сквера, за сто метров от конторы. Даша шла мучительно медленно, с гримасой боли на лице, ловя ртом воздух. Облегчая страдания, она сцепила руки за спиной, а чтобы видеть перед собой, как черепаха приподняла голову. Со стороны казалось, будто она тянет за собой неимоверный груз, но расправленные плечи давали возможность дышать. Я устыдился своего решения.

Экспертизу ювелирных украшений, столового серебра и посуды проводили на месте, специалист по мебели выезжал на дом. Нас сразу предупредили: «Эксперт преклонного возраста, живет в Озерках, его требуется привезти на автомобиле или оплатить такси». Съездить на край города Даша, конечно же, попросила меня.

Эксперт разрешения на вывоз гостиного гарнитура не дал.

– Мебель русской работы, эпоха Николая Первого, культурная и историческая ценность, – заявил он, и этим огорчил Дашу.

Не позволил вывозить дворцовое зеркало восемнадцатого века, к чему Даша отнеслась спокойно. А вот остатки спального гарнитура: кровать, прикроватную тумбочку, платяной шкаф и туалетный столик вывезти разрешил:

– Это Франция! Начало двадцатого века, – и сел писать заключение.

Даша просияла. Для перевозки мебели требовался контейнер, пришлось тащиться в морской порт. Денег на его оплату у хозяйки не было, и она вынужденно рассталась с частью наследства. Испросив через океан разрешение супруга, продала мне царские червонцы, часы «Мозер» на цепочке, пасхальное яйцо в эмалях, два подстаканника и более десяти килограммов столового серебра.

Цену вещам Даша знала, много заработать не удалось, но кое-что выторговал. Предметы реализовал постоянным клиентам и «друзьям магазина», себе оставил лишь комплект Морозовских приборов на двенадцать персон. Затем одумался: «У меня нет такого стола и стульев, чтобы разместить столько гостей». Поделив комплект надвое, половину продал.

В отправке контейнера не участвовал. Из-за плотности дорожного движения в дневные часы подача и погрузка контейнера происходили ночью. Альков опустел. Вскоре исчезли диван, стулья и кресла гостиного гарнитура – Даша самостоятельно нашла покупателя. В гостиной оставался обеденный стол-сороконожка, ореховая горка и тахта, на которой она спала; буфет и шифоньер ждали своей участи в проходной комнате, они никого не интересовали. Дворцовое зеркало не покупали из-за высокой цены. Как прежде, оно висело в простенке между окон и

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×