ОСТРОВ СОКРОВИЩ
Квартира Риммы Семеновны Гороховой находилась в том же доме, что магазин, прямо над ним. Муж Риммы Семеновны давно умер, взрослая дочь жила в Германии, и старушка тянула век одна. В 2005 году в доме организовали ТСЖ – товарищество собственников жилья, и Римме Семеновне предложили пост заместителя председателя с обязанностью разносить арендаторам счета на оплату коммунальных услуг. Она согласилась. Занятость в ТСЖ отвлекала Римму Семеновну от старческих мыслей и давала возможность общения. Работу она выполняла на общественных началах добросовестно, ежемесячно навещала меня.
– В доме порядок? – принимая бумаги, задаю ей дежурный вопрос.
– Нормально! – бойко отвечает старушка, и ее лицо озаряет чувство удовлетворения и исполненного долга.
– Платят все? – допытываюсь, подписывая акты о выполненных работах.
– Нет! Салим не платит! Должен… – и Римма Семеновна называет внушительную сумму. Чувство удовлетворения исчезает, и появляется негодующие выражение, словно недобросовестный арендатор Салим задолжал не ТСЖ, а ей лично. Она поджимает губы, голова начинает дергаться. – Мы на него в суд подаем!
Если расценки выросли, а это происходит регулярно, наигранно возмущаюсь:
– Опять цены подняли?! Сколько можно?! Не буду платить! Салим не платит, а я что, рыжий?
Римма Семеновна пугается:
– Геннадий Федорович, ничего не знаю! Мое дело отнести, все вопросы к председателю, – и торопится уйти.
Но однажды Римма Семеновна не ушла, как обычно, а присев на стул, таинственно сообщила:
– Ко мне двоюродная сестра прилетела из Америки, – она оглянулась – не подслушивает ли кто, и продолжила шепотом: – Здесь тетя ее мужа жила, очень богатая. Она недавно умерла. Сестра хочет продать ее вещи и попросила подыскать надежного антиквара. Я рекомендовала вас. Поможете ей?
Как можно отказать Римме Семеновне?
– Конечно, помогу.
Дом, куда меня пригласили, находился на канале Грибоедова, в двух шагах от Невского проспекта: чистая гулкая парадная, широкая лестница. На звонок в дверь никто не ответил, выждав, позвонил еще – результат тот же.
«Никого нет, – недоумевал, стоя на лестничной площадке. – Дом этот, иначе бы не сработал кодовый замок на входной двери, квартира та, – я сверил номер с записью на бумажке Риммы Семеновны. – Неверно указан час, или что-то произошло и планы изменились? Вот досада! Зря притащился».
Сверху послышалось цоканье каблуков, поравнявшись со мной, строгая дама замедлила шаг, хотела что-то спросить, но я опередил, настойчиво позвонив в третий раз. За дверью послышался шорох и женский голос спросил: «Кто?». Я назвался, и бдительная дама продолжила спускаться. Тем временем щелкнул замок, загремела задвижка, и дверь распахнулась. В проеме показалась тучная женщина в блузе и брюках из легкой ткани с легкомысленными завитушками на голове. Ее лицо без единой морщины выглядело моложаво, а тело заплыло жиром и едва сохраняло подобие женской фигуры.
– Я – Даша, – представилась женщина и виновато улыбнулась. К чему относилась улыбка, к тому, что заставила долго ждать, или извинялась за свою комплекцию, не понял. – Проходите, пожалуйста…
Даша неуклюже развернулась и, опираясь о стену, двинулась вглубь квартиры; паркет застонал под ногами.
– Квартира большая, но бестолковая, – стыдясь своей медлительности, пояснила она, – одни коридоры. А комнат две. Это соседки, – Даша указала на дверь, – наша дальше.
Комната, куда наконец добрались, оказалась огромной и была поделена перегородкой на три смежных помещения: проходную темную, где стояли стеллажи с книгами, павловский буфет и шифоньер из красного дерева, светлую гостиную с окнами на канал Грибоедова и альков, гардиной отделенный от гостиной.
– Ну вот, – Даша устало опустилась на диван, на котором расположилась Римма Семеновна, – смотрите!
Посмотреть было на что. Над диваном висела картина Рембрандта «Жертвоприношение Авраама», на противоположной стене еще больших размеров картина Мурильо «Отдых на пути в Египет». Полноразмерные реплики эрмитажных шедевров в городской квартире выглядели внушительно, заслоняя немалый пейзаж «Стадо коров на пастбище» и женский портрет по соседству. Центр гостиной занимал обеденный стол; стулья вокруг него, кресла и диван, составляли гостиный гарнитур в стиле бидермейер. Ореховая горка, письменный стол и тахта более поздние, а дворцовое зеркало в резной золоченой раме – оно висело в простенке между окон – отголосок века восемнадцатого. Пройдясь по комнате, в полумраке алькова разглядел кровать с высокой спинкой и прикроватную тумбочку, массивный шкаф и туалетный столик, инкрустированные ценными породами дерева, отделанные бронзой. Мебель, посуда в горке, настенные часы в ампирном корпусе, люстра и величественные картины образовывали аристократический интерьер девятнадцатого века. Подобное видел только в Павловске, на выставке «Русский жилой интерьер», да на акварелях Гау и Ухтомского.
Существует устойчивое выражение «замыленный взгляд», в данном случае, когда перестаешь замечать красоту городского ландшафта, отдельных зданий и сооружений. Нельзя же всякий раз восхищаться аркой Главного штаба или приходить в изумление от голубого на голубом ансамбля Смольного собора, млеть при виде каменной гряды Петропавловской крепости с золоченым шпилем. Со временем взгляд «замыливается»; не поворачивая головы, проносишься мимо зелени Летнего сада, расчерченной строгой решеткой, не поднимаешь глаза на пасхальные свечи Ростральных колонн и купол Святого Исаакия. Чтобы «прозреть», требуется встряска – неожиданный ракурс. Такой встряской стал вид из окна Дашиной комнаты. В ложбине канала покачивались прогулочные катера, невдалеке чернело жерло моста, над ним запруженный Невский. В разноцветный поток людей и машин, как многоярусный фрегат, врезается дом Зингера с затейливой башенкой наверху, на противоположной стороне, словно приглашая прильнуть к груди, распахнул объятия Казанский собор.
– Эта комната деда и бабушки моего мужа, – начала Даша. – Они разбогатели во времена нэпа. В чем заключался их бизнес, не знаю, мебель и картины они приобретали на аукционах. В двадцатые годы их устраивали повсюду, даже на Дворцовой площади. У них было двое детей: мальчик и девочка. Мальчик – отец моего мужа, девочка – его тетя. Отец мужа умер, а тетя до последнего дня жила в этой комнате. Недавно она скончалась. Детей у нее не было, мой муж единственный наследник. Мы и две наши дочери живем в Америке, перебрались туда в середине восьмидесятых. Муж приехать не смог, он служит в серьезной компании, длительная отлучка лишит его места. Он дал мне доверенность, я вправе распоряжаться всем движимым и недвижимым имуществом. Кое-что из вещей мне хотелось бы увезти в Америку, остальное продать.
Римма Семеновна слушала сестру, как оракула, не моргая, а когда Даша ненадолго вышла из комнаты, воскликнула:
– Геннадий Федорович, никогда не видела такой красоты! Как в музее! Правда?
– Вы разве не были здесь прежде? – удивился я.
– Нет! Мы хоть и сестры, но в семью ее мужа я не вхожа. Даже не подозревала, что
