Своего приятеля – ценителя и собирателя русской старины – возил на канал Грибоедова, когда комната еще напоминала «остров сокровищ». Богатое убранство его впечатлило, но, удивленный запросами, от покупок он воздержался, как и Евгений Уланов.
Евгению требовался стол, за которым вольготно могла бы разместиться артистическая компания. Рассказал про «сороконожку». «Сороконожкой» стол прозвали не по числу ножек, а за то, что в раздвинутом виде за ним могли разместиться двадцать человек. Евгений заинтересовался, и я привез его с супругой Еленой к Даше. Стол им не понравился, а дубовая прихожая в стиле модерн – она стояла при входе и принадлежала соседке – приглянулась. Пришлось вступить в переговоры и выторговать ее для артиста.
Мой приятель, наведываясь в магазин, интересовался судьбой Дашиного имущества, а когда узнал, что мебель практически распродана, спохватился и изъявил желание посетить комнату еще раз. С позволения хозяйки привез его на канал Грибоедова. К тому времени аппетит Даши пришел в норму, и он, не торгуясь, приобрел у нее стол, тахту, на которой она спала, и буфет из проходной комнаты. Ореховая горка интереса не вызвала, зеркало было не по зубам. Расплатился при мне, Даша зарделась от радости, пересчитывая пятитысячные купюры.
– Какое счастье, – воскликнула она, когда он ушел, – продала! Какой хороший человек ваш приятель, купил, не торгуясь. Думала, они тут останутся навечно. – Она спрятала деньги. – Мне предлагали поставить их на комиссию, но вы же понимаете, это так неудобно. Уеду, а они будут стоять, уценяться. А так отдала и забыла. А вот зеркало и горку придется, видимо, поставить. – Даша огорченно вздохнула.
Вздохнул и я. Неприязнь и точившее меня намеренье расстаться с ней исчезли: «Все! Свободен! Проконтролирую вывоз, и гудбай, Америка. Перед Риммой Семеновной не стыдно, слово сдержал. Стоп! А зачем контролировать вывоз? Деньги он заплатил, дорогу знает. Нет, не поеду!».
Накануне выходного дня Даша позвонила:
– Я сделку разрываю. Стол не продается. Приезжайте, я верну деньги.
– Как разрываете? – опешил я. – Что случилась?
– Пришел человек, он покупает зеркало и хочет приобрести стол, дает за него больше, чем ваш приятель.
– Минуточку! Но цену за стол вы назначали сами! Сколько просили, столько он дал, – возмутился я. – И потом, так не делается! Стол вам не принадлежит! Вы его продали! Он у вас на ответственном хранении. Он не ваш! Как можно продавать чужую вещь? Это преступление!
– Ничего не знаю! Мне каждый доллар ценен, а этот человек предложил за него на двести долларов больше. Я отдам стол ему.
Ничего не оставалось, как звонить приятелю. Оправдывать поступок Даши не собирался и поддержал его возмущение. Втайне мне хотелось, чтобы он отказался от тахты и буфета, Дашу следовало проучить: погнавшись за сотней, пусть потеряет тысячу, но подливать масло в огонь не стал. Приятель был рассержен, зол, но от сделки не отказался. В выходной потащился на канал Грибоедова, приятель с грузчиками ждал у подъезда. Мы поднялись в квартиру, скрипя половицами, прошли коридор, остановились в темной комнате, грузчики впряглись в буфет. Даша, словно ничего не произошло, сидела в гостиной на двух стопках книг и, склонив головку набок, тихо улыбалась. Говорить было не о чем, я подошел к окну. На набережной клубилась молодежь, в канале колыхались огни Дома Зингера, перед Казанским собором развернули торговлю. Из окна видел, как вынесли буфет, поставили концом на край кузова и затолкали вовнутрь. Желая поскорее покинуть опостылевшую комнату, откинул валик тахты и принялся вытаскивать из ящика и бросать на пол нижнее белье, кухонные полотенца и тряпки, хранившиеся там. Неожиданно наткнулся на сверток цилиндрической формы. В свертке, вставленные одна в одну, лежали три серебряные стопки, вызолоченные внутри и расписанные эмалью снаружи. Этот схрон на «карте капитана Флинта» не значился. «Тетя также могла забыть диадему, – мелькнуло в голове. – Зашила, как мадам Петухова, в диван, и вычеркнула из памяти. Где он теперь?»
– Да? – Даша очнулась от грез, когда протянул ей находку. – А, рюмочки, – умиленно проговорила она, – хорошо. Будет моим девочкам из чего пить…
Вернулся приятель и продолжил вытряхивать тряпье из ящика и тоже обнаружил что-то. Не разворачивая, он громко выставил находку на стол раздора, который еще не вывезли. Даша не удивилась и не обрадовалась. Не выказав нам благодарности, приняла очередной дар тети как должное. Грузчики подхватили тахту и вышли, следом ушел я. Даша осталась сидеть на книгах, перебирая стопки.
О человеке, ввергшем Дашу в блуд, рассказала Римма Семеновна. Лишившись спального места, Даша перебралась к ней.
– Геннадий Федорович, он ее обманул. Денег, которые обещал за стол, не дал. Сколько заплатил за зеркало, не знаю.
Вскоре позвонил Игорь Александрович.
– Ты почему меня с Дашей не познакомил? Мой коллега у нее «сороконожку» за бесценок взял и зеркало дворцовое. Сегодня ему за стол пять тысяч долларов предлагают, а за зеркало – тридцать! Представляешь, как мы могли бы подняться?
Цифры, думаю, Игорь назвал сгоряча, от досады. Но даже если и так: локти от упущенной выгоды не кусаю, а вот о том, что не свозил к Даше Константина, жалею, хотелось бы знать его мнение о мебели, оно бы мне пригодилось, но тогда мы были едва знакомы.
Наконец Даша получила свидетельства о государственной регистрации права собственности на недвижимое имущество, комната на канале Грибоедова, дача и гараж стали собственностью гражданина США. Мне первому она предложила гараж и дачу. Не видя нужды ни в том, ни в другом, отказался. Купить комнату не мог, даже если бы хотел. Даша заранее сговорилась с соседкой, и квартиру продавали целиком. Сумму не оглашали, думаю, около миллиона долларов.
От дачи и гаража Даша избавилась быстро, с продажей квартиры вышла заминка, но и ее купили.
– Покупатель – немец, – рассказывала она, когда мы случайно встретились на улице Декабристов.– Из Германии приезжал юрист, сделку оформили по доверенности.
Получив свою долю, не попрощавшись, Даша улетела.
Когда на Театральной площади затор, на улице Декабристов не протолкнуться, выруливаю на Английский проспект и еду домой по набережной канала Грибоедова. И всякий раз, пересекая Невский проспект, поднимаю глаза на окна Дашиной комнаты. Немец в квартире жить не стал, то ли планы изменились, то ли изначально
