Он поднес бокал ко рту и залпом его выпил.
Студенты, которые смотрели на него с жадным любопытством, хотя и видели, что в душе их товарища происходит что-то роковое, тем не менее обрадовались, что наконец он покинул свое, как они говорили, «девственное пребывание на высоте идеала» и громко закричали: ура. После этого кто-то предложил отправиться к женщинам и Леонид закричал:
— Под знаменем дьявола, хотя его тоже нет, идем совершать распятие женщин на кресте наслаждений и порока.
IIПрирода души столь глубока, что она не подлежит определению, какими бы путями мы ни пытались узнать ее.
ГераклитТолпа студентов помчалась вниз по лестнице, а немного спустя они с шумом и смехом шли по переулку, все дома которого были освещены красными фонарями. Со всех сторон доносились звуки рояля, скрипок и топанье ног и все это сливалось в один общий гул, среди которого минутами слышались вскрикивания женщин.
Всей толпой студенты ворвались в один из домов и на минуту остановились у широко раскрывшейся двери. Вдоль освещенной люстрой залы, под звуки скрипок и флейт нескольких музыкантов, сидевших у рояля, неслись девицы, быстро размахивая платьями, концы которых они держали кончиками пальцев. Их лица развратно смеялись при этом и глаза щурились в то время, как канканирующие против них мужчины выделывали руками цинические жесты. Одна из девушек, в красном платье и с красным цветком в черных волосах, одиноко стояла в стороне, задумчиво глядя печальными темными глазами на все происходящее здесь, и можно было думать, что мысли ее далеко унеслись от этого дома оргий.
Как бы по команде студенты рванулись от двери и рассеялись по комнате, а Леонид с воспаленно горящими глазами, устремленными на девицу в красном, с наклоненной вниз головой, медленно направился к ней и остановился. Внутри его как бы клокотали какие-то горячие волны, в то время как в голове подымалась буря отчаянных мыслей.
— Что вы на меня так смотрите? — проговорила девушка и улыбка удовольствия озарила ее нарумяненное, но красивое лицо.
— Девица — женщина — ангел — змея — дьявол! Клянусь, я не знаю, кто ты такая, но я хочу быть на самом дне бездны порока, а ты в нее уже скатилась и потому тяни меня в свой ад и я на твоей груди забуду все розовые сны моей жизни.
Все это он почти прокричал и его глаза горели одновременно и страстью, и отчаянием, и только в конце своей дикой речи в голосе его послышалась грусть. Все присутствующие, стоя в различных позах, ожидали, что будет дальше; где-то послышался смех, а девица в красном, расширив свои глаза, смотрела на него изумленно и испуганно.
— Этот мир — ложь, лицемерие, разбой, — закричал он снова, — и потому, да здравствует дьявол. Девица, говорю тебе, веди меня на дно твоей бездны. Мне теперь не стыдно. Я понял, кто я такой: червь, выползший из земли под лучами солнца. Все мы только ходячие куклы. Может ли чувствовать стыд кусок земли? Ха-ха-ха! Девица, веди меня на ложе блуда.
— Пойдем, — сказала она, делая голыми плечами движение, подмигивая и улыбаясь. И он пошел за ней, но когда шел, из горла его вырывался странный больной хохот, точно он оплакивал свое первое падение и все золотые сны жизни своей.
* * *Вспоминая о всем этом, Леонид продолжал смотреть на Москву и в глазах его светилась грусть. Он вспомнил все подробности первой ночи своего падения и после этого о целой цепи других ночей, превратившихся в одну беспрерывную оргию пьянства и разврата, и его охватило чувство гадливости, горечи, сожаления и стыда.
Он стал вспоминать дальше, не замечая, как идет время и желая в памяти своей воскресить все свое прошлое до последнего дня.
Дома оргий сделались местом, куда он почти ежедневно отправлялся, как только наступала ночь, и где он почти всегда встречал появление солнца. Ему казалось, что раз его убедили студенты и ученье философов, что нет Бога, что нет бессмертия, что его жизнь, а также мнимая душа его есть только порождение материальных сил природы, то его пребывание на дне бездны — самое подходящее место. Уверенность, что все живущее обречено на вечное уничтожение, весь мир в его глазах обращала в гигантскую гробницу, наполненную костьми и черепами, и если попы в облачениях отпевают мертвых, если звонят в колокола, и если по всему земному шару духовенство с крестами и молитвами призывает людей к смирению и любви, то он на них смотрит, как на комедиантов великой мировой трагикомедии. Нет
Бога и не может быть ни веры, ни любви к людям, ни справедливости, ни сострадания, ни великодушия, потому что все эти высокие чувства как бы предъявляют билет на право своего существования у ответчика — Духа. Предполагалось им раньше, что где-то в вышине сверкает над землей звезда истины и идеалов, но раз ее нет, то какой ужасной иронией отзываются в его уме все эти выдумки — прекрасные сказки о прекрасных чувствах. Положим, он знал, что все это, по мнению людей, необходимо, чтобы делать добро ближним. Но какая ирония делать добро в царстве непроходимого зла и вечной смерти, вступающей в этот мир в сопровождении свиты — холеры, чумы, оспы, войн, землетрясений, голода и других царей бога уничтожения. Ведь жизнь при условии общей смерти не возвышенная драма, где человек терпит мучения в борьбе за вечный свет истины, который будет светить над ним и через тысячи лет, а страшный мучительный фарс колоссальной сцены, на подмостки которой человек вступает под раздирающие стоны своей матери, покидает в мучительных конвульсиях, а сама игра — разбой, грабеж, погоня за призраками наслаждений, тоска, скука, сон и ничем не утоляемый голод страстей. Делать добро людям? Да, он сделал бы это: столкнул бы их всех в пропасть, если бы мог. Теперь он находил, что Ницше совершенно прав, но только сталкивать в яму следовало бы не только слабых, но и сильных, здоровых, торжествующих. Если бы мог, он погасил бы солнце и взорвал бы скверную планету Землю, как бомбу, начиненную динамитом; но, слабый смертный Колодников, он не может этого сделать
