А двое лежали, не подавая признаков жизни. Ну, в общем-то и неудивительно: картечь с тридцати шагов — это вам не роза в вазочке!
— Осторожно встаем, — скомандовал Волков-старший. — Я вперед, ты страхуешь.
Сын поразился тому как вмиг преобразился отец. Обычно улыбчивый и доброжелательный, с несколько вялыми движениями, сейчас он двигался упруго, сторожко, с ничего не выражающим, застывшим лицом. «Вот так и выглядит смерть, — вдруг подумал Волков-младший. — То-то за его голову хорваты тридцать тысяч давали…»
Ротмистр понимал, что умирает. С развороченным животом долго не живут. Все-таки это была засада. Большевички прикинулись охотниками, вот только охотились они на людей. Он только еще нащупал рукоятку пистолета в кармане плаща, когда старший из двоих сидевших мгновенно ушел с линии возможного выстрела и тут же выпалил в него картечью из двустволки крупного калибра. А второй, тот что был помоложе, в ту же секунду откатился в другую сторону и дуплетом уложил капитана…
Глаза уже застилала смертная пелена, и он не сразу понял, что над ним наклонился человек. Попытался все-таки вынуть пистолет, но оружие легко вывернули из руки.
— Ну-с, любезный, и с какой зоны когти рвали?
Вопрос был совершенно непонятен, хотя спрашивавший вроде бы говорил по-русски.
— Ты не молчи, урлоид, не у прокурора. И конвенций тут для тебя нет!
Перед глазами появилось лезвие ножа. Странное, словно бы покрашенное в темный цвет…
— Сука краснопузая!
Ему показалось, что он произнес это твердо и гордо, но на самом деле мертвые губы лишь слегка шевельнулись без звука…
Отец убрал клинок в ножны и коротко вздохнул:
— Холодный. Ладно, потом притопим в болоте… Посмотри, как там твой?
Всеволод-младший взглянул. В горло ткнулся кисло-сладкий ком: у лежавшего перед ним человека грудь была разорвана двумя попаданиями. Во время армейской службы ему приходилось стрелять, возможно он даже попадал, да и трупы тоже видел, но вот так, только что убитого им самим человека…
— Мутит? — спросил отец спокойно. И сам себе ответил, — Мутит. Это нормально, сын. Это сейчас пройдет. Иди, кофейку глотни, а потом мы их распотрошим и отправим в последнее плавание.
— Зачем потрошить? — с трудом выдавил из себя парень.
Волков-старший коротко хохотнул:
— Ну, хотя бы на предмет ништяков разнообразных. Вот, кстати, — он протянул сыну отобранный пистолет. — Посмотри-ка на этого зверя. Башку на отруб: такого ты никогда не видел.
Волков-младший взял оружие, повертел в руках:
— Лахти[9]? — поинтересовался он небрежным тоном знатока.
— Да нет, мелкий, это ты пальцем в небо попал, — отец засмеялся так легко и весело, как будто и не лежали рядом два трупа. — Это экземпляр весьма редкий и в наших широтах почти не встречающийся. Можно сказать, занесенный в красную книгу. Это, Севка, Веблей-Скотт[10].
Рассказывая все это, он аккуратно разрядил пистолет и выщелкнул из обоймы один патрон себе на ладонь. Повертел в пальцах, разглядывая и так, и эдак…
— Любопытный патрон, — произнес он, наконец. — Девять миллиметров, довольно длинный, но не «Парабеллум». Это кто ж у нас такой будет?.. Ладно, потом разберемся, — махнул он рукой. — Пошли кофе пить, пока совсем не остыл…
После завтрака, во время которого нормально ел только отец, а сын едва-едва заставил себя проглотить пару печений, было решено наплевать сегодня на уток, и вплотную заняться изучением двух маньяков, решивших на свою голову напасть на дичь, оказавшуюся им не по зубам.
— Между прочим, — заметил Волков-старший, отхлебывая из кружки, — очень любопытно: кого эти уроды ограбили до нашей эпохальной встречи? Пистолетик не то, чтобы уникальный, но и особо распространенным его не назовешь. И если вдуматься, то для оружия почти столетней давности выглядит он весьма презентабельно.
— Коллекционера какого-то обнесли, — согласно кивнул младший. — И рвали с добычей в Финляндию…
— Вряд ли, — покачал головой отец. — Багажа при них — кот наплакал. Что ж они — только этот и взяли? Сомнительно…
— А если спрятали где-то?
— Опять не сходится. Они с добычей когти рвут и вдруг на нас отвлекаются. Нахрена?
Волков-младший задумался. Действительно, неразумно как-то…
— Папань, а чего ты этого, ну… который еще живой был, спрашивал, откуда они сбежали? С чего ты взял?
Старший допил кофе, закурил:
— А ты не заметил, что одежка у них какого-то сильно устаревшего фасона? Так, пожалуй, только в зонах теперь одевают.
Сын снова кивнул, соглашаясь, и внутренне радуясь тому, какой умный и наблюдательный у него отец…
— Ну, ладно, пора заняться личным досмотром наших новых, но — увы! — таких неразговорчивых знакомых. Пошли, сын!..
Минут через тридцать Волковы стояли над двумя раздетыми покойниками и с удивлением и непониманием смотрели друг на друга. Перед ними на расстеленной отцовской плащ-палатке лежали найденные вещи, которые собственно и повергли их в недоумение. Два вещмешка, две фляжки, перьевая самопишущая ручка, странный карандаш с металлическим колпачком, двое часов, портсигар, коробка папирос, спички, револьвер, который старший определил, как Веблей Mk. VI[11], россыпь патронов для револьвера и пистолета, несколько увязанных бечевой пачек устаревших, но удивительно свежо выглядящих советских, британских и американских купюр, столбушок из пятнадцати золотых советских червонцев, завернутых в пергаментную бумагу, два ножа, производивших впечатление самодельных, но несомненно фабричного производства, жестяная банка непонятных консервов, пачка столь же непонятных галет и, наконец, стопка бланков разнообразных удостоверений, справок, каких-то непонятных аттестатов и тому подобной бюрократической макулатуры. Причем все документы имели печати и подписи, а вот имен тех, на кого они были выданы не наблюдалось…
— Папань, а я чего-то не пойму, — задумчиво сообщил сын, вертя в руках здоровенные наручные часы. — Где у них заводная головка?
— Они ключом заводятся, — отстраненно заметил отец, вертя в руках содранные с одного из покойников брюки-галифе. — В часовом кармашке искать надо… Слушай, мелкий, а кому это в голову пришло ширинку делать на настоящих роговых пуговицах? Не пластмассовых, а именно роговых. Это товарищ так аутентичность соблюдал?
Волков-старший бросил галифе наземь и поднял следующие, поднес к глазам, разглядывая…
— Хрен знает что, сын, — сообщил он после минутного молчания. — Никаких лейблов, этикеток или еще чего. Господи, эти психи, что, в ателье одевались?
Сын не ответил. Он, перебирая всю пачку, одну за другой внимательно рассматривал бумаги. Закончил, пошевелил губами и произнес:
— Папань, а тут крайняя дата — весна двадцать девятого года. И все в СССР и РСФСР выданы.
— И что? — поинтересовался тот, но тут же в глазах его блеснуло понимание.
Волков-старший быстро поднял купюры и также внимательно, как только что делал сын, принялся их изучать.
— Крайняя — двадцать седьмого года, — сообщил он, закончив осмотр. — И что? Ты хочешь сказать, что?..
— Очень не хочу, но
