Я чувствую пустоту внутри. И одиночество. А еще… я ощущаю себя потерянной.
Я сбрасываю с себя покрывало, более не в состоянии выносить эту жару. Я насквозь промокла от пота еще несколько часов назад.
Мне нужна еда. И вода. Стакана воды и корки хлеба не достаточно, чтобы поддерживать во мне способность двигаться. От голода болит голова… или от чего-то еще — я не знаю.
Да и не слишком меня это волнует.
Впервые в жизни я мечтаю о том, чтобы мой разум отключился, и позволил мне спокойно заснуть, а не ворочаться с боку на бок в бесконечных раздумьях.
Зачем я сделала это?
Почему не сдержалась?
Что они собираются делать с теми, чьи имена я выдала?
Почему я не смогла быть храброй, когда это было так необходимо?
Я никогда больше не смогу заснуть.
Что за шум?
Я перевела воспаленные глаза на дверь камеры. Шаги.
Может, это и не ко мне. Я не единственная заключенная в этом коридоре. Я часто слышу, как кто-то ходит за дверью, но никто не приходит ко мне. Зато крики тех, кому наносят «визиты» свободно проникают сквозь стены камер..
Этого вполне достаточно, чтобы сойти с ума.
На этот раз их было двое. Один ступал энергично и четко, другой же — тяжело.
Думаю, я узнаю первого.
Я медленно сажусь, слегка застонав от боли, потому, что я уже несколько часов лежала неподвижно.
Звуки шагов замирают перед моей дверью, и я вижу бледное лицо сквозь зарешеченное окошко.
Он вернулся. И ему нужно больше.
В этот раз я должна быть сильнее. Теперь я знаю, чего ожидать. Я должна бороться, и на этот раз выиграть.
Несмотря на боль в теле, я быстро поднимаюсь на ноги, вытирая пот со лба. В голове зашумело.
Господи Иисусе, надеюсь, я не заболеваю, ибо это последнее, что мне сейчас нужно.
Дверь открывается со щелчком, и Люциус входит в комнату. Но на этот раз он не один. С ним еще один волшебник в черной мантии и без маски. Он почти одного роста с Люциусом, и приблизительно того же возраста. Я откуда-то знаю это бледное, с искаженными чертами лицо, но не могу вспомнить его имя.
— Доброе утро, мисс Грейнджер, — нараспев произносит Люциус. — Уверен, Вы помните Антонина Долохова? Кажется, вы встречались в Министерстве Магии.
Боже, я помню. Как я могу забыть? Это было словно удар плетью, а потом невыносимая боль и темнота. Я тогда не видела его лица вживую, но его фотография была напечатана в Ежедневном Пророке почти за год до этого.
Он, должно быть, сбежал из тюрьмы вместе с Люциусом. Возможно, он был одним из тех, кого упоминали в Пророке.
Господи, кажется, я читала эту статью в другой жизни.
— Ну, надо же, а ты похорошела с тех пор, как я в последний раз видел тебя, моя дорогая, — оскалился Долохов. — Я не осуждаю тебя, Люциус, за то, что ты решил приберечь ее для себя. Она весьма…очаровательна.
О, ради Бога.
Он так смотрит на меня, что я ощущаю себя грязной и смущенной одновременно. Его взгляд оценивающе скользит по мне. Сверху вниз. Словно липкая, мерзкая змея.
Люциус скептически приподнимает брови.
— Ну, каждому свое. О вкусах не спорят.
Ненависть наполняет меня, теплыми импульсами проносясь в жилах, заставляя мое измученное тело напрячься.
Ты самодовольный, заносчивый…
Долохов идет ко мне. Медленно.
— Ты ведь знаешь, что она грязнокровка, Антонин? — спрашивает Люциус.
— Но я ведь могу просто посмотреть. Не касаясь…
Что??
Я вжимаюсь в стену позади меня, обхватывая себя руками. Я не хочу, чтобы он подходил близко. Одна мысль об этом вызывает отвращение.
Люциус прислоняется к стене, забавляясь моим положением.
Но, в то же время, в выражении его лица есть что-то, похожее на… недовольство?
Сейчас Долохов очень близко ко мне. Я могу разглядеть каждую мельчайшую черточку его лица. Он моложе Люциуса, но, думаю, ненамного. Я встречаюсь с ним взглядом в надежде, что в моих глазах он прочтет вызов.
Но это напрасно. Он не замечает моего выражения, потому что не смотрит мне в лицо.
— Эта одежда больше не нужна ей, не так ли?
Легкое движение палочки, и мои руки оказываются поднятыми над моей головой и прижатыми к стене.
Нет нет нет нет НЕТ!
Я яростно сопротивляюсь, пытаясь выпутаться из невидимого захвата, но не могу даже пошевелить рукой. Он тихо смеется, взмахивая палочкой, и вот уже моя футболка разорвана точно посередине.
Я вновь пытаюсь вывернуться из невидимых пут, сжимающих мои запястья. Гнев волнами поднимается внутри меня, взрываясь в груди и перерастая в крик.
— Бога ради, да что с Вами?! — я кричу на него.
— Со мной? Ничего, грязнокровка, — произносит он, оскалившись. — А теперь стой спокойно.
Я смотрю на Люциуса. Неужели, он действительно будет просто стоять и смотреть, как его друг забавляется со мной, словно с куклой?
Но Люциус больше не усмехается. Он делает несколько шагов и твердо кладет руку на плечо Долохова, отстраняя его от меня.
— Мы не трогаем грязнокровок, Антонин, — очень тихо говорит он. — Темный Лорд предельно ясно выразил свое отношение к этому. Так что, думаю, тебе лучше держать себя в узде.
Долохов приподнимает брови и отступает от меня, поднимая руки в знак капитуляции. Заклинание, держащее мои руки, исчезло, и я слегка наклоняюсь вперед, запахивая разорванную футболку посильнее.
Слава Богу.
Я дышу глубоко, чувствуя такое облегчение, что, кажется, вот-вот потеряю сознание.
— Как скажешь, Люциус, — с притворным уважением в голосе говорит Долохов. — Но то, о чем Темный Лорд не знает, не может ему повредить…
— Возможно. Но если он узнает о твоих… необычных пристрастиях, вряд ли он будет в восторге. Ты знаешь его отношение к таким вещам. Тем более, что такой чистокровный маг, как ты, не должен марать руки о грязнокровку. И помимо всего, я искренне не понимаю, почему ты хочешь эту жалкую и хнычущую сучку.
Долохов смеется, а мне хочется плакать.
Не слушай. Это просто слова — бессмысленные, пустые звуки.
— Что ж, не будем терять время, — голос Люциуса вновь резкий и грубый. Это звучит как приказ. Очевидно, что Долохов ниже его по положению. — У нас есть дела. Приготовь перо.
Люциус достает из мантии пергамент и маленькое красное перо, — я уже видела их вчера, — и передает все это Долохову, который, бросив на меня взгляд полный отвращения, устанавливает перо у стены камеры.
Люциус поворачивается ко мне, глядя мне в лицо. Едва заметное движение палочки, и я чувствую, что моя футболка вновь целая.
Смотрю ему в глаза. Как всегда, ледяной взгляд без намека на тепло или сердечность.
Однако, слова против воли рвутся наружу, но я успеваю остановиться прежде, чем это происходит.
Спасибо. Вот, что я хочу сказать.
Но, нет,
