Синхронно вздрогнув, они повернули головы.
Крошечная стрелка пробивала себе путь на нахмуренном циферблате. Глянец-леденец. Затейливая вещица. Как прежде, маниакально настойчивая, почти трициклически устремленная, зацикленно равная только самой себе. И, как и прежде, бесцельная — ведь не считать же целью привычку дробить тождество на отрезки, а для чего, для чего? Для того, чтобы потом опять так же упрямо сложить: «Так! Tag-и-tag…»?
— Если ты не против, позволь называть тебя Франц.
— Франц, — повторил нулевой человек.
Он быстро учился.
В стенном проломе оглушительно громыхнуло — взлетели шторы. И точно тряпкой смахнули оцепенение.
Моментальный нырок под стол — (копошение, гайки, скрежет, дизельный генератор…) — и глядь: он уже снова воздвигся ввысь, белокурый атлант — высоченный и резкий, многократно, чрезвычайно и фантастически грубо вооружённый. Вскинул на плечо большую трубу, прищурился и сделал вспышку, улетевшую куда-то вдаль и рассыпавшуюся там миллиардом ядерных солнц.
— Вот так! Мы всё-таки не в зефирных замках.
По-мальчишечьи ухмыльнулся. Расправил плечи.
— Ну что ж, — позвал он. — Если ты готов, вставай. Вставай, Франц, лентяй! У нас много работы.
