Звери, что домашние, что дикие меня боялись. Как увидят, так хвосты между ног зажмут и наутек. Конечно был Остик, но он — редчайшее исключение. Деревенские меня тоже побаивались. Мелкая, худенькая, а как иду — ни одного грозного пса поблизости днем с огнем не сыщешь. Да что там пса. Видели бы они, как от меня стая горных волков убегала. Мама про них не знает, я тогда без спросу далеко в горы поднялась.
Но это все потом, а сейчас мне исполнилось только четыре года. Лес был изучен вдоль и поперек, вся живность перепугана до икоты. А я что? Я — ничего. Интересно же, что там у белки в дупле. Или у лисы в норе… а волки такие красивые. Только убегают все почему-то. Окрестный лес был моим. Я чувствовала, как текут токи жизни в деревьях, как струится вода в недрах земли. Деревья иногда со мной разговаривали, но я их плохо понимала. В сторону деревни ходить строго запрещалось, а мне так хотелось узнать побольше о людях. Кто к маме и почему приходит, да и уходит куда — тоже, ведь, любопытно. Мама ругалась, говорила, что нельзя мне на глаза людям попадаться. А я не понимала почему, плакала. Мама жалела и пыталась втолковать, что я другая — не такая как все. Говорила, гладя по голове, что не любят люди тех, кто не похож на них самих. Конечно, я знала, что отличаюсь от мамы, только не осознавала, насколько сильны различия. В конце концов, мама подвела меня к зеркалу, встала рядом со мной и попросила посмотреть — сравнить нас между собой. Оглядела себя. Ну да — мы как небо и земля. Первым делом взгляд притягивали глаза — большие в пол-лица, зеленые, ближе к вертикальному зрачку — желтоватые. Потом лицо с пухлыми щечками и острым подбородком. Носик маленький, вздернутый, губы небольшим бантиком. Улыбаюсь… у меня клыки — маленькие, острые как иголки. Уши большие, торчком, располагаются выше, чем у мамы и шевелятся, ловя каждый звук… это что же. Я на кошку нашу похожа больше, чем на маму. И это — еще не все различия. Я — меховая. В смысле — все мое тело покрыто коротким мягким мехом, на ощупь, словно шелк, так мама говорит. А вот окрас восхитительный. Шубка темно-серая, спина почти черная, лицо, грудь и живот чуть светлее. Еще я полосатая, как кошка, полоски черные. Мех на солнце блестит как мокрый, красиво переливается разными оттенками. На руках и ногах вместо ногтей тонкие черные коготки. И конечно — хвост. Он очень сильный, длинный, гибкий, кажется, что живет своей жизнью. При ходьбе раскачивается из стороны в сторону, при беге летит горизонтально. Еще с ним очень удобно лазить по деревьям…
А мама у меня совсем другая — у нее узкое лицо с тонкими чертами. Прямой нос и высокие скулы, чуть припухлые розовые губы. На щеках легкий румянец, кожа светлая, кремовая… но самое удивительное — это глаза. Они большие миндалевидные, ярко зеленые, в обрамлении пушистых ресниц. Брови черные, плавно изогнутые. Волосы у нее почти до талии, темные и слегка волнистые. Фигура тонкая, девичья. Ростом невысокая, но разворот плеч и гордая осанка выдают благородное происхождение.
Вот тогда-то я в первый раз и навела морок на свое лицо и тело. Посмотрела на маму и захотела на нее быть похожей… зажмурилась и сосредоточилась, мои коготки засветились голубым светом и по телу прокатилась волна. Открыла глаза и обалдело уставилась на себя в зеркало… икнула. На меня смотрела точная копия мамы с учетом возраста в четыре года. Мелисса растеряно хлопала глазами на свою маленькую дочку, такую родную и такую незнакомую и, кстати, голую. Я-то всегда одета в свой мех и одежду как-то не очень. Мама всплеснула руками, схватила свою рубашку и попыталась меня одеть, но мне было совсем не холодно. И я пустилась в бега, помогая себе не видимым хвостом на поворотах… Мила запыхалась и сдалась на милость победителя, то есть меня. Морок мне понравился и сколько бы мама ни убеждала меня, что я слишком приметно и необычно выгляжу, наотрез отказалась его менять. Мама почему-то прячет свою красоту, особенно когда идет со двора. Волосы заплетает в тугую косу, закалывает на затылке и надевает платок до бровей. Из одежды предпочитает длинные туники и широкие штаны, как у мужиков в деревне. Я как-то спросила, почему она так одевается? Мама с улыбкой ответила, что мол не хочет, чтобы бабы деревенские к ней мужиков своих ревновали. Да только бестолку все это. Мужики на маму внимания не обращают, а женщины, так вообще, о печалях и горестях плакаться бегают, не часто, но бывает. Спросила и об этом. Мама рассмеялась, как колокольчик зазвенел. Она ответила, что деревенским она глаза отвела и видят они ее совсем иначе, как будто не молодую уже женщину простой, но приятной наружности. А одежда — во-первых — удобно, а во-вторых — приезжим-то всем глаза не отведешь… Единственное, что с боем отбила у меня Мелисса — нужно одеться. Что интересно, фигурка у меня не изменилась, а по объему стала точь-в-точь, как я, плюс шерсть. Хвост стал невидимым, но на ощупь никуда не делся. Одежды у меня практически не было, а зачем? Мама покачала головой и пошла к большому сундуку. Покопавшись, нашла небольшой отрез мягкого льняного батиста, бежевого теплого цвета, и хотя я к одежде была равнодушна, ткань мне понравилась. Из нее мама сшила белье и длинную рубашку. Потом из того же сундука Мила извлекла отрез зеленого тонкого сукна. Вскоре у меня появилась длинная юбка и широкие штаны, к ним — небольшой кафтанчик с рукавами чуть выше локтя и маленькая свободная шапочка. Что удивительно, одеваться, когда на мне морок, было приятно. После мама сходила к деревенскому кожевнику и попросила сделать мне сапожки. К такой нарядной одежке непременно нужна подходящая обувь. Только бегать по лесу в одежде неудобно. И еще, я заметила, что морок очень понижает чувствительность. Дело даже не в запахах. Я практически не чувствовала деревья. Да и животные так сильно уже не боялись.
Никто в деревне меня до того не видел, но все знали, что у Миланы
