Он поспешно закивал:
— Зайду, обязательно зайду, как же… И снова замолчали.
Я видел, ему очень хотелось что-то сказать или спросить. Я подождал, но он так и не решился.
— Иди, сынок, иди. Всего доброго.
Я прошел несколько шагов, оглянулся: он стоял, глядя мне вслед, растрепанный, несчастный, и все еще не опускал руку, которую поднял, прощаясь. Я неожиданно для самого себя крикнул:
— Плохо будет — приезжай домой.
Глава двадцать девятая
Прощальная
Вот и пролетело лето, всего одно лето, каких-то три месяца, а сколько произошло всякого.
Давно ли я узнал тайну нашего Желтого курганчика, давно ли начал раскопки? Будто недели две-три назад. Но вот уже Желтого кургана не существует в помине. Там, где он был, теперь прошел канал. И сокровища курганчика перекочевали в музеи: одни в Москву, другие в краевой, кое-что и нашему перепало. Микрофоныч отвоевал. Ну и Антон Юльевич помог, понятно.
Он здорово преобразился, наш музей. Особенно зал боевой славы. Мы все-таки собрали немало разных документов, личных вещей участников Отечественной войны, даже удалось добыть несколько боевых медалей. Антон Юльевич, прощаясь с нами, пожелал, чтобы и краеведческий отдел у нас был такой же богатый, и пообещал помочь.
Раскопки Желтого курганчика неожиданно разожгли интерес у многих ребят к археологии, к истории Сибири. Особенно у Кольки Денисова. Он так увлекся, что предложил создать при музее кружок «Юный археолог». Эта мысль здорово понравилась Микрофонычу. От избытка чувств он даже хлопнул Кольку по плечу и сказал: «Молодец!»
За эти три месяца и село наше будто похорошело, стало не таким серым, как раньше. На площади, наконец, достроили универмаг и детский сад. Теперь эти здания выглядят совсем даже неплохо. Особенно универмаг с его огромными окнами. Строительная бригада уже две недели как перешла работать в другое место — закладывает фундамент под новый Дом культуры. Он тоже будет большой, двухэтажный и встанет на самом видном месте: у въезда на нашу главную улицу.
Эвка говорит, что перед Домом культуры председатель сельсовета Иван Саввич мечтает разбить большой и красивый сквер, где бы среди деревьев и цветов могли посидеть и отдохнуть сельчане.
— Мы, — сказала Эвка, — не станем ждать, когда строители закончат Дом культуры, начнем высаживать деревья весной, сразу же, как привезем саженцы. Пока стройка будет тянуться, у нас уже деревца подрастут. Вот!
Загорелась Эвка новым делом, теперь ее ничем не остудишь, ничем не остановишь. А я, честно говоря, очень горжусь, что она все лучше и лучше ко мне относится, что давно не смотрит сквозь меня, будто я прозрачный.
Эвка часто забегает узнать про маму, поговорить, подбодрить меня. А нынче принесла учебники для восьмого класса.
— Наверное, еще и не думал покупать? Ну я так и знала! Бери да учись получше.
Я улыбнулся: слова ну точно, как мамины. Кивнул:
— Ладно… Спасибо, Эвка.
— А ты чего улыбаешься? — сразу прицелилась она в меня прищуренным глазом.
Я торопливо убрал улыбку.
— Да так… вспомнил тут одну штуку…
Эвка недоверчиво хмыкнула:
— Что-то часто ты стал в последнее время вспоминать какие-то странные штуки. — Потом добавила, будто подперчив свои слова: — И имей в виду, эти твои улыбочки выглядят на твоем лице не очень умно.
Вот ведь колючка! Но я нисколько не обижаюсь. И вообще мне в последнее время стало весело, легко и свободно, будто с плеч свалился какой-то тяжкий груз, который я тащил целых два месяца. И все потому, что маме стало лучше. Лучше! С каждой неделей, с каждым днем.
Когда я был недавно в больнице, Федор Сергеевич, главврач, сказал: если у мамы дело пойдет и дальше так, то к Октябрьским праздникам, мол, встречай ее дома. Взлохматил мне волосы и добавил свое любимое: «Вот так, дружище!»
Мама в тот раз была оживленной, у нее даже щеки слегка порозовели.
Я глядел на маму, радовался и рассказывал все наши сельские новости без разбора, понимал — ей все интересно. Не забыл, конечно, и про находки в Желтом курганчике, которые, правда, оказались хоть и не шибко богатыми, но очень ценными для науки, как выразился Антон Юльевич, они вроде бы по-новому освещают историю заселения Сибири. Но главное я приберег напоследок. Я знал, что мама очень обрадуется этому известию, однако сказал как можно равнодушнее:
— На тот год к нам пустят воду…
Как я и думал, мама сперва не поверила:
— Фантазируешь?
— Точно! Вадим сказал. У них план: закончить наш участок до зимы, а весной пустить воду.
Мама разволновалась, ойкнула как-то совсем по-девчоночьи, сложив на груди руки:
— Ой, Костенька, да ты совсем не представляешь, какое это для всех нас счастье!
Я представлял: за лето столько наслушался о будущем нашей степи, что даже сам стал видеть свое село зеленым и красивым. А мама радовалась:
— Поливные поля! Да ведь об этом мы всю жизнь мечтаем!.. Как теперь поднимется наш колхоз, какие будут урожаи!.. А я еще подбросил радости:
— А осенью обещают заполнить водой Лешкину выемку. Озеро будет — ахнешь! Председатель сельсовета договорился в лесопитомнике насчет саженцев — будем парк сажать вокруг озера…
Да, мне запомнился тот день: я видел, как ожила, повеселела мама, как волновалась и беспокоилась, что вдруг не поспеет к главным работам в селе.
Когда я прощался с ней, она тихонько шепнула:
— Ко мне приходил отец… Цветов принес… Это ты постарался?
Я ничего не ответил, а мама не стала допытываться, только горько качнула головой.
— Как он изменился… Жалко… Прощения просил… Клялся — пить бросит. К нам обратно просился… Как ты думаешь, Костенька?
Что я мог сказать? Пусть мама сама решает. А я что? Конечно, хорошо бы снова жить вместе…
На днях укатил домой Игорь. За ним приезжал отец на новенькой «Ладе». Успел, значит, купить за лето. Я как раз бежал за хлебом. Вдруг меня окликнул Игорь.
Подошел, проговорил едва слышно:
— Я сейчас уезжаю…
— Ай, ай, какой удар! — воскликнул я, изображая великую скорбь. — Как-нибудь переживу и даже рыдать не буду.
Игорь насупился.
— Брось… Не до этого мне… Я тут у вас наломал дров… Извини, если можешь…
Это было неожиданно, и я растерялся.
— Да чего там!.. Ерунда, это самое… Всякое бывает.
Чуть помявшись, Игорь спросил:
— Слушай, если я на будущий год приеду — примете?
Я пожал плечами.
— Мне что — приезжай. А как другие — не знаю.
Он еще постоял малость, раздумывая о чем-то, потом вздохнул и медленно пошел обратно. Я проводил его взглядом, пока он не скрылся за углом. Мне стало вдруг грустно и жалко Игоря. Нет, не хотел
