Владимир Захарович подошел к большой карте, висевшей на стене. Карта изображала европейскую часть СССР.
– Где-то вот здесь, – ткнул он пальцем, – между Ровно и старой границей, сосредоточена большая группа наших войск, возглавляемая подполковником Глейманом. Да, да, Игорь! Твоим отцом! Петру Дмитриевичу удалось собрать многих – и пехоту, и артиллеристов, и танки. В настоящее время группировка Глеймана окружена немецкими войсками. С юга ее обошли танковые дивизии Клейста, с севера – 17-я армия Штюльпнагеля. Между тем окруженцы – это сила, они очень и очень важны для удержания Юго-Западного фронта! Одной только бронетехники у подполковника Глеймана хватит на две с половиной танковых дивизии, причем по большей части это новые «Т-34» и «КВ». Правда, горючего у них почти нет, как и боеприпасов, однако генерал-полковник Кирпонос, командующий фронтом, согласен даже на то, чтобы устроить «воздушный мост», перебросив группе Глеймана топливо и снаряды! И всего-то нужно связаться с подполковником, согласовать с командованием фронта место прорыва – и вывести окруженцев! А связи нет! Самое паршивое заключается в том, что у твоего отца есть в наличии мощные радиостанции для дивизионных сетей, но он отказывается выполнять приказы из штаба фронта, хотя и принимает их!
– Почему? – брякнул я и тут же сам себе ответил: – Абвер…
– Да! – скривился Владимир Захарович. – Хотя мы же и виноваты! Вон, в июне шпарили открытым текстом, а немцы и рады – сами стали связываться с нашими, отдавали приказы красноармейцам, направляя целые батальоны на убой! Вот отец твой и страхуется.
Я задумчиво потер затылок.
– Ну-у… Отправили бы связников… э-э… делегатов связи.
– Отправляли, – помрачнел начальник ШОН. – Три группы! И ни слуху ни духу. Очень надеюсь, что их не расстреляли особисты Петра Дмитриевича…
– Владимир Захарович… – осторожно сказал я. – Немцы не только по радио нас дурят, они и диверсантов забрасывают. Тех же «бранденбургов»… В советской форме, с прекрасным знанием русского языка… Похоже, что по этой причине отец и не верит связным!
– Понимаю, – вздохнул командир. – Ты не думай, я ни в чем твоего отца не виню. Прекрасно понимаю потому что. Сам бы так же действовал в подобной обстановке. Бережет человек своих, вот и все. Но связь с подполковником Глейманом нужна позарез! Твой отец не поверил нашим связникам – ладно. Но сыну своему он ведь поверит!
Владимир Захарович смолк, словно устрашившись или застыдившись подобной откровенности. А мне все стало ясно! И я тут же сам испугался, как бы начальник не передумал.
– Я готов! – выпалил я, вскакивая со стула.
Начальник ШОН хмуро посмотрел на меня.
Не по себе ему. Мужик опытный, бывалый, он прекрасно понимал, что убить такого щегла, как я, – нечего делать. Не буду же я ему объяснять, кто на самом деле преданно смотрит ему в глаза!
– А потянешь? – спросил командир. – Пойми, я не могу тебе приказать…
– Владимир Захарович! – сказал я с чувством. – Да понимаю я все! Действительно, если уж отец никому не доверяет, то послушает только меня одного. И я действительно готов. По крайней мере, обузой для своих не стану. Да и разве выбор есть?
– Нету, – вздохнул начальник ШОН. Помолчал и сказал резковато, словно злясь на себя: – Собирайся тогда, готовься! Пойдете малой группой – ты, два осназовца и радист. Все, кроме тебя, сержанты госбезопасности. Сегодня же вас и познакомлю. Так, ну что? Время пошло!
– Разрешите идти?
– Ступай…
Если честно, то я даже рад был неожиданному заданию. Все понимая про то, как мне необходимы занятия в ШОН, я, тем не менее, не мог отделаться от иррационального чувства стыда. Война-то идет! Там наши гибнут, а я тут… Образование получаю. На природе… И вот эта тяжесть меня покинула, так сказать, в приказном порядке.
Хотя тут же – вот уж эти игры психики! – я малость охладел к перестрелкам, погоням и прочим утехам молодецким. Это не было трусостью, просто я рассудил, что, став на тропу войны и насовершав подвигов, я принесу куда меньше пользы, нежели через год, когда закончу обучение в ШОН. Вот когда я развернусь! Немцам аж жарко станет!
Разумеется, о подобных думах я никогда и никому не расскажу, не тот это предмет, которым следует похваляться.
Так что, «марш вперед, труба зовет»!
Часть 1
6 сентября 1941 года
День первый
Глава 1
Курсанты и преподавательский состав ШОН жили в небольших деревянных домиках, хаотично разбросанных по запущенному парку. В каждом домике было от двух до четырех комнатушек, в которых стояли два стола для занятий, две «роскошные» панцирные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями – плетеные коврики. В общем, на казарму такие «апартаменты» не походили.
Комнату я делил с Мишкой Барским, прибывшим в школу на неделю позже меня, но виделись мы дважды за сутки – перед сном и перед завтраком, – расписание занятий нам составили разное. Учились до упора, до шестнадцати нуль-нуль, а так называемое свободное время тратили на практические занятия да на обеды с ужинами. Кстати, кормили нас очень даже неплохо, с тыловыми нормами не сравнить.
Каждому курсанту выдавали простую красноармейскую шинель да комплект повседневной хлопчатобумажной формы без знаков различия. Мне такой «прикид» стал вполне привычен, тем более все учащиеся и преподаватели ШОН так ходили.
В служебной переписке наше учебное заведение для разведчиков в конспиративных целях называли «101-й школой». Она находилась на 25-м километре Горьковского шоссе, поэтому знающие о существовании ШОН называли ее «Двадцать пятый километр» или «Лес». Под многочисленные школьные полигоны и тренировочные площадки действительно отрезали большой массив леса, окружив его высоким забором.
Натоптанные тропинки, верхушки елей и сосен, мерно качавшиеся над головой, насыщенный запахом смолы прозрачный воздух – все это действовало умиротворяюще, навевая покой.
Но сегодня мне было не до благорастворения воздухов – я спешил на склад. Времени на раскачку не было, операция уже началась.
А я ее и не затягивал – сборы были недолгими. На удивление молодой, лет тридцати, начальник оружейного склада, с редким именем-отчеством Трифон Аполлинариевич, выдал мне «мое» штатное оружие, с которым я поступил в Школу и с которым тренировался на стрельбище и в тире – пистолет «Парабеллум» и винтовку «АВС-36». Пистолет был трофейный, с памятной щербинкой от осколка немецкой гранаты на стволе – той самой гранаты, которую накрыл собой лейтенант Петров[6].
Автоматическая винтовка Симонова, тоже, можно сказать, трофейная – отбитая мной у немцев, – предназначалась для серьезного боя. В мастерских Школы для нее сделали многокамерный дульный тормоз-компенсатор по моему чертежу – идею я «честно украл» у пулемета КОРД. Теперь из винтовки можно было
