— Хочешь откусить от шоколадки? — спросила Победа.
— Паспорт, — холодно отвечал Аркадий.
— Милый мой, — спросила Победа, — ну сколько можно нудить об одном и том же?
— Так отдай — я перестану.
— А я не ношу с собой документы!
— Разве вы не знаете, — влез в разговор Макар Евграфович, — что советские люди, существующие в природе как класс, должны существовать еще и в письменном виде, без которого их существование в природе, как класса, становится неполноценным и извращает всю социалистическую систему учета.
— Может, вы добиваетесь, чтобы я держала под подушкой самого Аркадия, а не его паспорт? — спросила Победа. — Может, вы добиваетесь, чтобы я прошла мимо своего счастья и плюнула на саму себя? — спросила Победа. — Может, вы добиваетесь, чтобы я полюбила Аркадия как черновой вариант, а замуж вышла за другого набело? — спросила Победа.
— Нет, ничего такого я добиваться не могу, — ответил Макар Евграфович.
— Тогда не давайте дурных советов, — сказала Победа.
— Но я не верю в любовь с первого взгляда на фотографию, — сказал Макар Евграфович. — Как можно поверить в композитора с первого аккорда на рояле? Как можно поверить в художника с одного мазка на холсте?
— Но ведь я поверила с первого вашего слова, что никакой вы не дворник, — сказала Победа, — и теперь вижу правоту своей интуиции, вижу, что весь этот беспорядок валенок, телогреек, рук и ног действительно увенчан головой.
Глубокий старик польстился на комплимент, как девушка, и промолчал от удовольствия.
— Ладно, пожалуйста, на здоровье, раз вы такие, — сказала Победа. — Я верну паспорт первому встречному, и тебе, настырный мальчик, придется ходить за мной повсюду, чтобы в нужный момент оказаться первым встречным.
— А в школу когда? — спросил Аркадий.
— В школу — это ерунда, — сказала Победа. — Один звонок в роно — и ты уже делегирован на математическую олимпиаду от нашего района и до конца месяца. Ты даже победишь в ней и в награду получишь логарифмическую линейку.
Макар Евграфович посчитал себя уговорившим Победу и простился, оставив молодых на мешках с песком.
— Чего этот старик к тебе привязался? — спросила Победа.
— Он говорит, что любит меня, так как я молодежь, а не подрастающее быдло, — ответил Аркадий.
— Что такое молодежь? — спросила Победа, как инопланетянка.
— Ну, вот если завтра объявить, что можно лежать целый день на кровати, а тебя будут кормить с ложки и убирать из-под тебя «утку», то три четверти завтра и лягут, а кто останется на ногах — тот и молодежь, — объяснил Аркадий.
— Я поняла, — ответила Победа. — Молодежь — это медсестры в реанимационных палатах, а подрастающее быдло — пациенты.
— Пойдем за паспортом, — сказал Аркадий.
— Ладно, — сдалась Победа, — твое занудство победило мое занудство. Но я отдам паспорт без фотографии. Должна же я что-то оставить на память.
— Мы по дороге зайдем в моментальную фотографию и снимем меня пятьдесят раз, — предложил Аркадий.
— Ладно-ладно, — совсем сдалась Победа и расстроилась до слез.
— Ну, не плачь, — попросил Аркадий.
— Ты когда-нибудь был маленьким? — спросила Победа. — Твой паспорт для меня — как игрушка, которую я нашла на улице.
— Купим тебе других игрушек, — обещал Аркадий.
— Других мне не надо, — отвечала Победа. — Купить я и сама что хочешь могу.
Они вышли из дворницкой и встретили Макара Евграфовича у помойки.
— Ребятки, — сказал глубокий старик. — Живите как звезды в космосе — не мешая друг другу.
— Я собираюсь жить по образу и подобию своих родителей, — ответила Победа.
А в животе Аркадия забурчало с голода.
— В твоем доме кормят? — спросил Аркадий.
— В моем доме возвращают паспорта и еще разрешают мыть руки после туалета, — ответила Победа.
Тогда Аркадий достал бутерброд из портфеля и стал жевать на ходу.
— Как беспризорник, — сказала Победа.
Но через пять минут она вновь развеселилась. Взяла Аркадия под руку и принудила нести ее портфель, а в автобусе, когда народ на задней площадке перетасовал себя, словно шулер колоду карт в ладонях, и притих до остановки, сказала:
— Сознавайся, ты двоечник?
— Однажды я действительно получил двойку, — сознался Аркадий. — Мне было стыдно.
— Одну за всю жизнь?! У нас некоторые по две за урок получают… Но, значит, ты сидишь на первой парте, — решила она. — Ты — зубрилка.
— Я так натренировал свою память, что могу прочитать страницу текста и пересказать наизусть, — похвалился Аркадий. — Я могу выучить любой иностранный язык за два месяца.
— А в кино ты ходишь? — спросила Победа.
— Изредка, — ответил Аркадий.
— Ну, поцелуй же меня, сколько можно болтать ерунду! — сказала Победа. — Закрой глаза и поцелуй.
— Ты исчезнешь, — решил Аркадий шепотом.
— Не исчезну, — обещала Победа шепотом.
— Тогда забери свой портфель, — сказал Аркадий шепотом.
Победа взяла портфель, и они сразу поцеловались, подпрыгивая вместе с автобусом на ухабах.
Серая женщина с сумками, стоявшая боком, толкнула их бедром и спросила:
— Вы где находитесь, бесстыжие?
— Ну почему? — спросила Победа серую женщину. — Почему я такая невезучая? Ведь этот первый чистый и сознательный поцелуй я могла бы вспоминать всю жизнь, могла бы даже погреться в старости об это воспоминание. А теперь придется вспоминать вас и плакать.
— Вот вспомнишь, вспомнишь, бесстыжая! — сказала серая женщина…
— Ну уж дудки, я лучше какую-нибудь страшную войну вспомню!..
Когда они пришли в дом Чугуновых, где было так богато, и пока Аркадий пил кофе в компании домработницы, Победа перерыла все в комнате, но паспорт не нашла.
— Это черт знает что! — ругалась она. — В этой квартире ничего нельзя положить под подушку! Тут же сопрут!
— Милая моя, — отвечала домработница с кухни. — Если вы будете говорить «сопрут», то кончите свою жизнь у станка.
— Хоть у сохи! — огрызалась Победа. — Но где же паспорт?
Не было повсюду документа, он пропал, сгинул, как сквозь землю провалился в богатом доме Чугуновых.
«Уж не Трофим ли позарился на мое добро? — гадала Победа, приставив указательный палец к виску. — Уж я ему уши надеру!»
Но считая брата за сопляка, Победа не поверила собственным умозаключениям. Трофим годился на то, чтобы пукнуть посреди урока и продолжить изучение трещин в потолке, зная, что краснеть за него в школу придет мама. Трофим годился для длительного ковыряния в носу, изнывая над дилеммой: лечь ему на кровать или еще посидеть на стуле? Наконец, Трофим годился забыть что-нибудь дома, но взять по
