Микитка не знал, куда броситься, чтобы разыскать своих возчиков, и думал о грозном господском приказчике, который доложит боярыне, что паренек Микитка сбежал. Тогда ему наденут на ноги железную цепь и на щеке выжгут каленым железом клеймо — знак беглеца.
В БОЯРСКОМ ДОМЕ
Когда княжича Никиту усадили в возок рядом с нянюшкой, мальчик сперва вырывался и ревел, отталкивая сладкие пряники, которые ему совали. Он был поверх шубки завязан в пуховый платок, так что в щелочки были видны только черные блестящие глаза. Дверца захлопнулась, все стали креститься; кони рванулись и потащили возок. Передний «вершник» на коне кричал и хлопал бичом, ямщик в санях гикал и посвистывал, сзади доносились окрики дядьки Филатыча:
— Легче! Сдерживай на поворотах! Не оброни княжеское дите!
Встречные сторонились, видя нарядные сани. Быстро проносились мимо засыпанные снегом ели, почерневшие придорожные избенки, старые ветлы, кривые мостки и унылые снежные поляны…
Через несколько часов, переехав по льду Москву-реку, сани поднялись по крутому откосу к воротам Кремля. Стрельцы спросили, кто и зачем едет, и возок двинулся дальше. Множество бревенчатых изб, каменных домов и небольших церковок в беспорядке теснилось, образуя узкие переулки. Дома были разукрашены яркими рисунками затейливых цветов и невиданных птиц, тянулись кверху башенками и кончались на гребне крыши петушками.
Проехав небольшой переулок, сани остановились возле больших дубовых ворот с иконой наверху. Дядька Филатыч, соскочив с коня, постучал железным кольцом, прибитым у калитки, и громко прочитал молитву.
— Аминь! — послышался ответ, и в калитке отодвинулась доска окошечка.
Оттуда всматривались недоверчивые глаза.
— Чего смотришь? Открывай ворота!
— Подождешь! — ответил караульщик и зазвонил в небольшой колокол.
Открыв дверцу, он вышел в широком, шерстью вверх, собачьем тулупе до пят, с бердышом в руке. Сейчас же из дома выбежали слуги, распахнули ворота, и возок со скрипом, топотом коней и окриками «вершника» въехал во двор. Злобным, хриплым лаем залились огромные лохматые собаки, привязанные на цепях.
Филатыч поднял Никиту из саней, нянюшка повела его за руку на крыльцо, оттуда — дальше, в сени деревянного дома, выстроенного из больших дубовых бревен.
Слуги сняли с Никиты платок, шубу, валенки и развесили на деревянных гвоздях. Нянюшка достала из привезенного с собой сундучка узорчатые сафьяновые сапожки и надела их на ноги мальчику. Тот, дичась, испуганно посматривал на незнакомых людей.
— А Микитка уже приехал? — сердито спросил он у Филатыча.
— Едет Микитка, с обозом едет, кони у него не такие лихие, как у тебя. Пока подъедут гужом — и ночь настанет. Завтра приведу к тебе Микитку. Будешь с ним здесь во дворе кататься с гор на салазках.
Степенный старый дворецкий повел прибывших через темную комнату, уставленную сундуками, и по деревянной скрипучей лестнице поднялся во второй этаж, в «горнее» (верхнее) жилье — горницу.
Горница была устлана персидскими узорчатыми коврами. Кругом стен были прикреплены лавки, крытые вышитыми суконными полавочниками. Стены позади лавок, в рост сидящего человека, были обиты красным сукном. В одной стене были вырезаны два косящатых окошка[7]; в них были вставлены большие и мелкие кусочки слюды, расположенные красивым узором. А на каждом куске слюды были расписанные красками цветы, звери и птицы.
Все это Никита мигом разглядел, пока нянюшка, войдя в горницу, стояла, повернувшись к красному углу[8], увешанному старинными иконами в серебряных ризах, с несколькими горевшими лампадками. Нянюшка долго крестилась, клала земные поклоны, затем обратилась со словами:
— Мир вам и благодать! Жить вам, здравствовать и поживать много лет, боярыня Марья Григорьевна! Солнышко ты наше ненаглядное! По указу привезла я питомца вашего, князиньку Никиту Петровича. Очень уж матушка его убивалась, горевала, отпуская невинное дите в чужую сторону на ученье-мученье. Легкое ли дело — оторвать младенца от забав детских!.. Подойди поближе, князинька Никита Петрович, поклонись в ножки боярыне Марье Григорьевне!
Никита нехотя и робко сделал шаг вперед, покосился, затем поклонился в пояс, коснувшись концами пальцев пола, и поднял глаза на боярыню. На скамье сидела молодая женщина, густо набеленная, с прямой линией подрисованных бровей. На ней была просторная шелковая одежда, расшитая узорами, и шапочка, убранная жемчужными нитями, с которой свешивалось прозрачное кисейное покрывало, откинутое на спину. На узком длинном столе было разостлано бархатное платье, по которому золотыми и серебряными нитями были вышиты диковинные листья и цветы.
Хозяйка спокойным, ленивым взглядом осматривала мальчика:
— Вот ты какой, Никитушка! Борис Федорович мне говорил, что привезут сюда мальчика. И дьячку одному приказал учить его книги читать и перьями гусиными писать. Дьячок уже и розог заготовил десять веников и указок[9] настругал связку. Дьячок тебя заставит твердить: «Аз-буки» да «аз-буки»! А нам нянюшки твердили, что бука — черная, страшная, со рогами, со хвостом — живет за печкой и ночью ловит непослушных детей. Ну, Никита, чего же ты плачешь? Если бука придет, мы ее прогоним…
Никита отвернулся и утирал рукавом глаза.
— Полно! Подь-ка сюда. Теперь ты с нами жить будешь. Мы к тебе буку не пустим. Сегодня вечером блинков напечем и пирогов с вареньем, а завтра пойдешь во двор с другими ребятами с ледяной горы кататься.
ГДЕ ЖЕ МИКИТКА?
Микитка шел по кривым, узким улицам Москвы, следуя за прохожими, и все еще надеялся увидеть кого-либо из знакомых мужиков. Быстро темнело. Багровое солнце закатилось, и на красном небе четко вырисовывались гребни и петушки московских домов. Ветер усиливался, закручивал и засыпал снежной пылью. Лавки с товарами закрывались, громко стучали двери и ставни, задвигаемые железными засовами.
«Куда мне идти? Куда деваться? — думал Микитка. — Пойти ли в Кремль, искать там князя Никиту? Или повернуть назад и пойти домой, в родную деревню? Обрадуются, поди, маманя и дедушка Касьян… А как же пройти так далеко ночью? И дорогу не найду, и на заставах задержат, и волки задерут…»
…Люди повсюду спешили, ускоряя шаги, а иные вовсе бежали с фонарями в руках. Скрипели закрываемые ворота. Микитка решил, что раздумывать больше нечего, надо поспешить в Кремль. Осторожно, крадучись вдоль стены, хотел он проскользнуть за спиной чернобородого стрельца, стоявшего с бердышом близ каменного свода кремлевских ворот.
— Ты откуда прешь, малец? — вдруг гулко прогремел зычный голос, и бердыш загородил ему дорогу. — Куда, глядя на ночь, как мышь пробираешься?
— Мне, дяденька, надо пройти к князю Никите Петровичу…
— Какому такому Никите Петровичу?
— Он сегодня приехал к своему дяденьке Борису Федоровичу и мне приказывал…
— Плетешь ты, парень, неведомо что. Сейчас бродят только лихие, воровские люди, и их вылавливают караульщики, а честный люд лежит на печи. Ну-ка, заворачивай назад, откуда пришел!..
Микитка пошел обратно. А метель усиливалась; последние прохожие, покачивая фонарями, бежали, торопясь укрыться в теплых избах. За ними побежал и Микитка. Люди скрывались в воротах,
