Эта палата не моя. Мне госпитализация не потребовалась. Здесь я посетитель. На приподнятой у изголовья кушетке, лежит мой брат. Из его руки идут тонкая трубочка капельницы, из горла – трубка побольше, шея зафиксирована мягким толстым ошейником, голова перевязана, нос сломан, как и у меня. Антон укрыт покрывалом, которое скрывает датчики и перевязанные ноги.
Мой брат в коме. Кома в результате черепно-мозговой травмы.
Мама тоже в палате. Врачи накачали ее успокоительными, поэтому она не плачет. Я тоже принял одну таблетку. Все равно мы останемся здесь на ночь, значит за руль сегодня садиться не нужно.
Влад.
Уже неделю Антон не приходит в сознание. Это долго. Это очень долго. Даже если он выживет, его мозг уже не восстановится. Я никому не сказал, что это я виноват в аварии. От этого еще тяжелее. Интересно, как отреагировала бы мама. Сейчас она дома, а я в палате брата. Наверное, мне следовало бы разговаривать с Антоном, как это делает она. Но мне кажется это таким странным.
Я достаю свой телефон. Удивительно, но побывав в аварии, он остался в рабочем состоянии, не считая небольшой трещины в верхнем углу экрана. Как только я открываю инстаграм, на экране появляется входящий вызов от Паши. Он два дня, как вернулся домой из Румынии. И два дня, как настойчиво предлагает мне встретиться. Сегодня я согласился, чтобы он приехал в больницу. Я скинул ему номер палаты и этаж.
- Как же хреново ты выглядишь! – начал он, едва переступив порог.
- И тебе привет. – отвечаю я.
Паша подходит ко мне, жмет руку, попутно рассматривая мое лицо, потом берет стул, стоящий у стены, подвигает его к кушетке и садится рядом со мной.
- Что врачи говорят? – спрашивает он.
- Ничего хорошего. С каждым днем все меньше шансов. – говорю я.
- Я думаю, он поправится. Должен. – рука Паши хлопает меня по плечу. Я морщусь. Мне ни к чему эти псевдоободряющие фразы.
- Я в этом сомневаюсь. Если он умрет, я никогда себе этого не прощу. Я никому не говорил, но случившееся – это моя вина. Это я отвлек его от дороги. Если бы не я, он бы вообще никуда не поехал. – мне требовалось поделиться с кем-нибудь и Паша – единственный человек, кому я могу доверять.
- Это просто стечение обстоятельств. Ты ни в чем не виноват. – пытается оправдать меня Паша.
- Спасибо, конечно, но от твоих слов мне легче не стало.
Паша достает что-то из кармана своей олимпийки, протягивает мне и раскрывает ладонь. На ней лежит маленький стеклянный пузырек с темно-красной жидкостью.
- Это должно помочь. Я обменял это на дедов серебряный крест. Если человек это выпьет, то все его раны затянутся, и он исцелится. – говорит Паша, но почему-то не смотрит мне в глаза.
- Что же это за чудо-средство, о котором не знают врачи? – спрашиваю я с усмешкой и беру пузырек из рук Паши.
- Если я скажу тебе, ты будешь смеяться, но я сам видел, что это работает.
- Что это?
- Это кровь вампира. – с неохотой отвечает Паша и осторожно поднимает на меня глаза.
- Паша, твою мать! Ты совсем долбанулся? – я протягиваю пузырек ему, но он не берет его и встает со стула.
- Мне кажется, что это тот случай, когда нужно использовать все варианты. – говорит он и выходит из палаты.
Я остаюсь наедине с братом. Датчики размеренно пикают. Время от времени я слежу, поднимается ли его грудь, хотя в этом нет необходимости, но уже вошло в привычку.
Я кручу пузырёк в руках, целюсь в урну, стоящую за тумбочкой у кушетки, замахиваюсь, потом опускаю руку и прячу пузырек в карман джинсов. Лучше выкину где-нибудь на улице.
Прошло еще два дня. Я снова в палате Антона. Сегодня врач намекнул мне на бесполезность поддержки жизни. Вот сука. Но пока хватает денег, можно не беспокоиться об отключении. Правда, умирающему мозгу брату, плевать на деньги.
Я сижу в телефоне. Читаю статьи, которые подсовывает нейросеть. Как обычно бредовые.
Писк датчиков ускоряется. Я смотрю на монитор. Температура тела упала и скорость биения сердца тоже. Я вскакиваю со стула так быстро, что он опрокидывается. Нажимаю на кнопку вызова врача и собираюсь выйти в коридор, чтобы поторопить медперсонал. Я не успеваю выйти за дверь, как в палату входят врач с медсестрой. Монитор пищит беспрерывно, показывая нулевую ось сердцебиения. Врач проводит реанимационные действия, которые не приносят ни каких результатов. Медсестра выключает монитор.
Я стою в углу палаты и не могу поверить в произошедшее. Я понимал, что, скорее всего, мой брат умрет, но все равно надеялся на лучшее. А теперь его нет.
Врач называет медсестре время смерти. Она записывает что-то в тетрадь.
- Вы сами сообщите матери? – спрашивает у меня врач.
- Да. – отвечаю я и не узнаю свой голос.
Посторонние выходят из палаты. Я остаюсь один. Я и мой мертвый брат. Подхожу к нему и беру его перебинтованную руку в свою ладонь. Его кожа холоднее моей. Не может быть такого, что человек жив и тут вдруг мертв. Не может. Наверняка врач купил диплом, поэтому не смог его откачать.
Мне нужно звонить маме. Не знаю, как смогу сказать, что ее сын мертв. Я представляю ее лицо и уже не могу сдерживать слезы.
Я шарю в карманах в поисках телефона, хотя держу его в левой руке. Натыкаюсь на пузырек, оставленный Пашей. Я все-таки забыл его выбросить. Ладно, Паша, теперь можно проверять твое чудо-средство. Вынув пробку зубами, роняю каплю себе на ладонь, нюхаю. Действительно пахнет кровью. Борясь с отвращением, слизываю каплю. На вкус, как соленое железо. Точно кровь. Странно, что она не засохла и не испортилась.
Я наклоняюсь к брату, открываю ему рот и вливаю содержимое флакона. Интересно, заметят ли патологоанатомы кровь во рту покойника? Я стираю слезы с лица, чувствую зуд на подбородке, тру его рукой. Я не могу нащупать шрам. Его нет. Я бегу к зеркалу в туалете палаты. Так и есть. Мой шрам исчез, как и синяки вокруг глаз. Твою мать! Это работает! Лишь бы не было слишком поздно. Я бегу обратно к брату. Никаких изменений с ним не произошло. Я опоздал. Вот кретин! Смотрю на пузырёк. С краев кровь стекла на дно и несколько капель можно достать. Из урны достаю шприц с самой длинной иглой, выбираю в него остатки крови. В каком-то фильме я видел, как в сердце кололи адреналин. Я решаю
