— Тогда «Олимпия».
— Не интересует. Меня не интересует то, что вы принесли. Я уже все купил. Мне нужна всего лишь одна программка «Казино», сезон 1941–1942 годов. Есть она у вас?
— Ах, «Казино»! — воскликнул старик. — Вы говорите, «Казино»? Какое я могу иметь отношение к современным ревю? Я был одним из величайших трагиков американской сцены!
— Я это вижу! — сухо сказал Ломбар. — Боюсь, сделка не состоится.
Старик удалился, презрительно пробормотав: «Казино».
После короткого перерыва появилась старуха, похожая на простую работницу. Ее голову украшала огромная безобразная шляпа, похожая на кочан капусты. Когда он поднял голову, чтобы разглядеть старуху, то заметил все ту же девушку, которая уже проходила мимо магазина. Но этот раз она шла в обратном направлении и снова внимательно заглянула в окна. Однако сейчас она не сразу прошла мимо, а на секунду или две задержалась у окна и даже сделала движение в сторону двери, как будто собиралась войти. Затем, очевидно, увидев, что происходит в магазине, она прошла мимо. Он знал, что с момента первой публикации к нему приковано внимание любопытных. Даже фотографы приходили сюда.
— Это правда, сэр, что вы покупаете старые программы? — проскрипела старуха.
— Конечно, только не всякие. — Ломбар перевел на нее взгляд.
Она поставила на стол свою сумку. — У меня здесь есть кое-что, сэр. Когда-то я сама была хористкой и сохранила все программки с 1911 года. — Она стала дрожащими руками выгружать пачки программ. — Видите, сэр, здесь и я упомянута. Делли Голден, таков был мой псевдоним. Я играла в «Духе Молодости» и…
«Время — величайший убийца, — подумал он. — И время никогда не бывает наказанным».
— Доллар за штуку, — сказал он, не глядя на программки.
— О, мистер! — Он не успел опомниться, как она схватила его руку и стала целовать. На ее глазах выступили слезы. — Я и не думала, что они так дорого стоят!
Они не стоили этого. Они гроша ломаного не стоили.
— О, как я хочу есть! О, как я поем! — Она совсем ошалела от неожиданно свалившегося на нее счастья.
Рядом стояла девушка и ждала, когда та отойдет. Она вошла незаметно. Это была все та же девушка. Он был почти уверен, что это она, хотя оба раза видел ее мельком.
Издали она казалась моложе, чем сейчас, когда стояла так близко. Он внимательнее присмотрелся к ней. Чувствовалось, что совсем недавно она была красива, но красота ушла от нее. В ней чувствовалась своеобразная культура, но сейчас преобладал отпечаток грубости. Она явно опустилась, и, видимо, процесс зашел так далеко, что было бы уже поздно спасать ее. Она явно злоупотребляла алкоголем и вела неумеренный образ жизни, и это наложило отпечаток на лицо. Были видны следы и третьего фактора, — духовной нищеты, какого-то страха или вины. У нее был вид человека, который плохо или нерегулярно питается. Она была в темном платье, но при этом не выглядела овдовевшей женщиной. Ее одежда была неряшлива и давно не знала ни стирки, ни чистки.
Она заговорила. Голос у нее был дребезжащим. При первых же словах до него долетел запах дешевого виски.
Даже легкий, чисто внешний налет культуры покинул ее. Говорила она на самом дешевом сленге.
— Вы еще покупаете программы, или я опоздала?
— Смотря что вы принесли, — осторожно сказал Ломбар.
Она достала из сумки программки музыкальных ревю. Он поглядел в свой список и сказал:
— Я беру их. Семь пятьдесят.
Ее глаза заблестели. Он надеялся, что у нее есть еще что-нибудь. «Неужели кто-то мог быть с такой?» — подумал он.
— Есть еще? — сухо спросил он. — Это ваш последний шанс. Сегодня я закрываю.
Она колебалась. Он увидел, что она перевела взгляд на свою сумку.
— Вы покупаете только одну программу со спектакля?
— Любое число.
— Ну, пока я здесь… — Она еще раз открыла сумку, встав так, чтобы он не мог заглянуть в нее. Затем защелкнула ее и протянула ему программку.
Театр «Казино».
Первая программка за три дня. Он вздохнул и с деланным равнодушием взял ее в руки. Как и все программки, она была выпущена на неделю. «Начало недели— 17 мая», — значилось в ней. Это была ТА неделя. Нужная неделя. Она была действительна и на двадцатое. Он не мог оторвать от нее взгляда. Лишь правый верхний угол был несмятым.
— Вы ходили туда с подругой, — спокойно проговорил он. — Большинство пар покупают две программки, и я, знаете ли, предпочел бы купить обе.
Она внимательно посмотрела на него. Он выдержал ее испытующий взгляд.
— Вы думаете, я их печатаю? — грубо спросила она.
— Я предпочитаю покупать дубликаты по две-три штуки, когда это возможно. Вы ведь были не одна в театре? Что стало с другой программкой?
Она испугалась. Ее глаза подозрительно блеснули, она огляделась, как будто опасалась западни, и даже на два шага отступила.
— Я принесла то, что у меня было. Вы покупаете или нет?
— Я не дам столько денег за одну программку, сколько мог бы дать за две.
Она явно торопилась убраться отсюда.
— Хорошо, раз вы говорите…
Она направилась к двери, торопливо схватив деньги. Он подождал немного, а затем окликнул ее:
— Одну минутку! Могу я попросить вас подойти ко мне? Я кое-что забыл.
Она резко остановилась и обернулась. Он встал из-за стола и направился к ней. Тогда она закричала и бросилась на улицу.
Когда он вышел из магазина, она бежала к ближайшему углу. Затем обернулась и увидела его. Она снова громко закричала и побежала быстрее. Его машина стояла в нескольких ярдах от магазина. Догнать ее на ней не составило труда.
— Вот и все, — сказал он, схватив ее за плечи.
Она не могла говорить. Алкоголь сбил ее дыхание.
— Отпустите меня, — взмолилась она. — Что я вам сделала?
— Почему вы побежали?
— Я вас испугалась. Вы так смотрели на меня…
— Откройте сумку! Откройте, или я сделаю это сам.
— Отпустите! Оставьте меня в покое!
Он не стал тратить времени на споры. Силой вырвав сумку, он открыл ее. Там была еще одна программка. Ломбар выхватил ее и вернул сумку.
На программке была проштемпелевана дата, та самая дата. А программка была измята до основания. На ней не оставалось ни одного ровного места.
Программка Скотта Гендерсона. Программка Скотта Гендерсона, появившаяся в одиннадцатом часу…
Глава 20
Час казни
22.55. Последнее всегда горько. Последние минуты еще горше. Он замерз, хотя погода была теплой, и дрожал, хотя вспотел. Он убеждал себя, что не боится, и старался внимательно слушать капеллана. Но не мог слушать и понимал, что боится. Но кто упрекнет его? Инстинкт жизни берет свое.
Он лег на койку лицом вниз.
