вообще-то не существует. Мы приобрели сорок пятый, ориентировочно.
– Да-а, – директор тоже покрутил головой и потрогал свой воротник. – Уж на что у меня шея сорок три сантиметра, и то не всегда подберешь рубашку. А это прямо какая-то воловья шея. Я что-то даже не припомню у нас никого с такой шеей…
– Ну, как же! – бодро сказал председатель завкома, которому не хотелось сознаться, что он тоже не припомнит. – Бригадир Седых, еще такой широкоплечий здоровяк! Ну, такой, знаете… – Он расправил плечи выпятил грудь, чтоб показать, какой здоровяк бригадир Седых.
– Ну, знаю, знаю, – отмахнулся директор. – Тоже мне, суфлер нашелся, мерси – поди курам замеси. А подарки можно вручать необязательно в клубе, на такое мероприятие и придет-то два с половиной человека. Можно вручить непосредственно в завкоме.
…Шестеро юбиляров из разных цехов были вызваны в заводской комитет.
– Это, наверно, предварительно, – догадывался начальник цеха. – Объявят вам, в какой день будут чествовать. Иди, Анфиса Петровна, но только я тебя очень прошу, не волнуйся, а то ты у меня за эту неделю совсем извелась.
Нет, она вовсе не извелась. Наоборот, она расцвела и как будто помолодела. Она даже по ночам видела во сне, как стоит среди цветов на сцене и директор крепко жмет ей руку. А один раз ей даже приснилось, что он поцеловал ее в щеку! Проснувшись, она еще чувствовала этот поцелуй.
– Гриша, это ты, что ли?
– Чего – это?
– Да вот сейчас… поцеловал меня в щеку?
Пожилой Гриша оторопело посмотрел на жену и укоризненно покачал головой.
– Совсем спятила баба. Зачем бы это мне тебя целовать?
И все-таки сон казался прекрасным, и она думала: «Не надо никаких подарков. Есть вещи, которые дороже всяких подарков».
…Она вернулась из заводского комитета в цех, неся в руках мужскую шелковую рубашку в блестящем целлофановом конверте. В широченную горловину рубахи была заткнута бумажка:
«Седых А. П. бр. шлиф. цех. разм. 45».
Анфиса Петровна смущенно сказала:
– Мало ли как бывает. Ошиблись. Да я бы и против рубашки возражать не стала, сгодилась бы моему старику. Только у него шейка-то мушиная, а это ж хомут… Председатель завкома и то извинялся, говорит: «Запятульский напутал». Но, говорит, дорог не подарок, а дорога любовь. Так и сказал: «В конечном итоге, говорит, дорога любовь».
Однако в этот «конечный итог» не поверили ни начальник цеха, ни шлифовщицы, для которых бригадир Седых была родной тетей Фисой, ни все те, кто поздравлял Анфису Петровну от чистого сердца и представлял себе свой собственный юбилей лет через пять или через десять. Не поверили и решили историю с мужской рубашкой сорок пятого размера придать гласности.
И что теперь будет, я не знаю. Наверно, крепко попадет председателю завкома. Директор скажет: «Что же это ты, горе луковое? Кадры надо знать не формально, а… как говорится… по-человечески!»
