В автобусе поначалу громко говорившие люди замолкли. Шофер включил радио, визгливо пела какая-то певица. Потом водитель выключил радио и объявил:
- Приехали. - Но никто и не вздумал подниматься. По голосу пассажиры поняли, что автобус сломался, вернее - прокололась шина. Пока шофер в очках менял колесо, часть мужчин вылезла покурить, и вместе с ними - Витя.
- Ты куришь? - только и успела ахнуть ему вослед сестра. Он смотрела в окно, как он солидно затягивается, стоя возле водителя, как он помогает тому - вот старое колесо понес подвешивать на задке автобуса, вот вернулся, закурил вторую сигарету.
Катя понимала, что он курит как бы для нее, устанавливая некую дистанцию: ты там по заграницам отдыхаешь, а мы тут работаем, и еще неизвестно, будет ли от тебя прок в новой тяжелой российской жизни... Наконец, автобус покатил дальше, и холмы раздвинулись, и перед Катей возникло небольшое село как бы в чаше, раскинувшейся до горизонта, с рыже-зеленым лесом по краям. Катя поняла, что это и есть ее новая родина. Она суетливо, несколько стыдясь своей праздничной одежды, вышла за братом из жаркого, вонючего автобуса, и он, не оглядываясь, повел сестру по пустынной улице. Дома здесь были разные - и дорогие коттеджи из красного кирпича, и сиротские избы, полубараки... Дом 31-а оказался именно таким, серым, под латаной шиферной крышей, но зато со своим двором и сараем. Ворота покосились, крыльцо было новое, из свежей доски, и эта малость уже как бы давала надежду: мол, ничего, было бы откуда стартовать... На дверях висел амбарный замок, и Катя поняла, что родителей дома нет.
Витя достал из глубокого кармана штанов длинный ключ, отпер дверь, и брат с сестрой вошли в темный дом.
Каждый дом имеет свои запахи. Дом, в котором жили Катя, Витя и родители до переезда, пах деревом, табаком, кипяченым молоком...
Здесь же воздух был сырой, какой-то каменный, наверное, потому, что строили эту хибару из шлака, кое-где штукатурка отлипла и из щели сыпался песок... Но предметы сюда почти все были перенесены из катиного детства: зеркало на стене, швейная машина мамы, сундук бабушки, обитый лентой из железа, и конечно же, все одеяла, одно - бывшее бабкино, а потом ставшее катиным - ватное одеяло с пришитыми разноцветными клочками ситца... Но, несмотря на родные вещи, воздух здесь был казенный.
- Чаю с дороги? - баском спросил Витя и поставил на новую электроплитку новый зеленый чайник. Заглянул в зеркало, пригладил...
нет, наоборот, как-то еще более нелепо взъерошил волосы на голове и только наконец улыбнулся:
- Чинзано не привезла?
- Чего? - изумилась Катя и вдруг поняла, вспомнила - ведь он же дитя, об Италии знает по фильмам, а там все чинзано пьют. - Брала, но на таможне отобрали, - соврала Катя. - Зато я тебе... вот... - Она вытащила из-под одежды в сумке тяжеленный револьвер и коробочку с патронами. - Все говорят, как настоящий...
В первую секунду вздрогнувший от радости, Витя с надеждой спросил:
- Газовый?
- Н-нет... Но грохает - испугаться можно. - Катя поняла, что подарок ее для брат смешон, и с виноватой улыбкой сказала:
- Не дали бы пропустить, я узнавала. - Она снова поймала себя на мысли, что совсем упустила из виду: брат вырос. И добавила. - Я слышала, там что-то сверлят... и он становится, как настоящий.
- А! - это уже меняло дело. Витя сопя принялся более внимательно оглядывать оружие. И буркнул. - Спасибо.- Вставил патроны, открыл запертую форточку и, высунув руку во двор, нажал на спусковой крючок...
- Ты что?! - только и ахнула Катя.
Раздался оглушительный выстрел. Удовлетворенно улыбнувшись, Витя сунул револьвер в карман пятнистой куртки и принялся заваривать чай.
'Cейчас я ему что-нибудь про итальянских карабинеров расскажу',приготовилась Катя, но Витя сказал, глянув на часы, что ему надо идти узнавать насчет угля. - А ты пока сиди... отдыхай с дороги... - и брат, которого она не видела столь долгое время, убежал... 'Ну, что ж... вечером...' - вздохнула Катя и принялась доставать из чемодана обновы. Слава богу, и кроме кофты она кое-что купила матери: блузку, платок с видом Венеции, легкие тапочки для дома... А отцу привезла толстый свитер и часы на ремешке. Сэкономила из лир, выдаваемых на карманные расходы. Ах, надо было и для Вити что-то еще купить! Может, часики отдать? Хотя часы у него есть. А свитер явно будет велик.
'Интересно, ванная у них есть?' - подумала Катя и тут же смутилась.
Какая ванная? Дай бог, если есть баня. Катя переоделась в трико и простенькую кофту и вышла во двор. А вот в Италии есть дворы - деревья и цветы растут вокруг фонтана... надо будет рассказать... В сарае валялся всякий хлам, видимо, принадлежавший прежним хозяевам:
колеса от телеги, грязная рогожа, смятые бидоны, разбитые аккумуляторы... А вот в Италии Катя видела - на площади перед дворцом чернолицые, как черти, мальчишки выдували изо рта пламя.
Говорят, они берут в рот керосин и поджигают возле лица, когда выдувают... И сидит в стороне угрюмый такой дядька, возле ног прикрытые тряпкой предметы, и человек протягивает тебе руку , и если ты пожмешь, то тебя бьет током! У него под тряпкой аккумуляторы! И ему платят за такое развлечение. Надо будет Вите рассказать... Бани у Жилиных еще не было - за сараем стоял белый сруб без крыши, рядом громоздилась гора черного битого кирпича. Наверное, отец собрался печь с каменкой выкладывать. И речки рядом никакой. Но зато на углу между сараем и домом - железный бак с водой. А поодаль - за холмиком бурьяна картошка растет, налились тускложелтые помидорки размером с морскую гальку. Видно, поливали, когда рассаду садили... А сейчас вода уже ни к чему. Катя заглянула в бак темнозеленая вода, поверху сор плавает... Катя сходила в сени, взяла одно из чистых, кажется, ведер и, раздевшись за сараем, облилась теплой водой. И услышала голоса приближающихся людей, сдавленный смех. Кто-то воскликнул:
- Ой, бабы, голая! Совсем стыд потеряли...
- Это чья же это?..
Катя метнулась к баку, пригнулась - в стороне заржали. Где же эти люди, откуда они ее увидели? Торопливо, трясясь, оделась... потеряв равновесие на одной ноге, чуть не упала - ободрала локоть о ржавую жесть бака...Медленно , пунцовая от неловкости, выпрямилась - из переулка, незамеченного ею, на улицу выходили несколько мужчин и женщин с мешками на плечах, уже не глядя на девушку. Катя прошмыгнула домой...
Она попила чаю и села у окна, как когда-то в детстве сидела. Больше никто на улице мимо не проходил. Унылая рыжая местность, какие-то тусклые дома, отсутствие деревьев, сломанный трактор посреди улицы, без гусениц, три грязные свиньи в сухой яме - все это вызвало в душе такую острую, страшную тоску, что она в третий раз за этот день зарыдала... И сама не зная почему, Катя бормотала сквозь слезы:
- Бедные мои! Куда вас занесло... за что?.. Разве тут можно жить?
Бедные мои...- Перед ее глазами вставали тополя в деревне Чудово, чистая речка с золотым песком на дне, кувшинки в Чудном озере, гуси и утки, церковь на холме с золотым куполом... И тут же, близко, за спиной деревни Чудово - суровый мраморный Давид Микельанджело, виллы с белыми колоннами, увитыми плющом и виноградом... и высоко, до облаков бьющие фонтаны, а над ними, как папаха, алозеленые радуги...
Катя сама не заметила, как перебралась на топчан, принадлежавший, видимо, брату и, подтянув по привычке коленки к животу, уснула...
Ее разбудили шаги по дому, чайник, запевший, как оса, запах бензина и кашель матери. Катя поднялась - горел свет, на дворе уже стояли сумерки, родители накрывали стол.
- Мама! Мамочка!.. Папа!.. - Катя обняла мать и закивала отцу. Извините... не знаю, где что...надо было яичницу поджарить?.. - Она помнила, что отец любил яичницу. - Ой, такая была поездка!.. Как я вам благодарна!
- Нам-то за что? - отец как-то странно смотрел на нее. - Это уж партии-правительству... или как теперь?
И Катю удивило, что и мать смотрела на нее непривычно-пристально.
- Как себя чувствуешь, дочка?
- Нормально.
