пригодилось многим летчикам.
Была в нашей технике еще одна уязвимая новинка - самолетные радиостанции.
Об управлении воздушным боем по радио в авиации мечтали давно, прекрасных результатов достигли на опытах, но в строевых частях к началу войны радио было не в почете, ему не доверяли. С недоверием отнеслись летчики к управлению боем по радио и с получением в начале войны истребителей Як-1. Пока настраиваешься, чтобы предупредить товарища об опасности, его собьют. Лучше уж по-старинке: взмах крыла, ракета, горка... Много было разных условностей, люди научились понимать их мгновенно, а возня с рацией только мешала делу.
В нашей эскадрилье приемники имелись на всех новых машинах, передатчики только на самолетах комэска, заместителя и командиров звеньев. Но ими до сих пор не пользовались. Острая настройка была очень чувствительна к любым незначительным помехам и невозможно порой услышать или понять команду ведущего.
- Михаил Васильевич, у тебя рация работает? Настроимся? - предложил мне во время дежурства Любимов.
Настраивались долго, оглушаемые пронзительным визгом. Когда стали отчетливо слышать друг друга, к самолетам подбежал лейтенант Мажерыкин: на аэродром шла пара 'мессершмиттов'.
Любимов махнул рукой. Мотор его взвыл на предельной ноте, и машина со стоянки пошла на взлет. Правее от него и чуть сзади несся, не чувствуя под собой земли, мой самолет. Вверх пошли спиралью. Противник был совсем близко на высоте не более полутора тысяч метров. Любимов рассчитал так, чтобы не выскочить перед его носом и не пропустить мимо. Он опасался, как бы немцы, использовав свое преимущество в высоте и скорости, не бросились в драку раньше, чем мы выйдем на их высоту.
Но немцы почему-то в драку не кинулись. Они стали над аэродромом в вираж - видимо, это были разведчики, высматривавшие расположение стоянок наших самолетов, чтобы привести сюда своих пикировщиков.
Ближе к Любимову оказался ведомый. С набором высоты капитан, форсируя мотор, подтянулся к желтому брюху 'худого' (так наши летчики прозвали 'мессершмитт' за его тонкий фюзеляж) и дал по нему удачную очередь. Затем, выскочив сзади и выше его, помчался, разгоняя скорость, за снижавшимся и почему-то ничего не подозревающим ведущим. Подбитый Любимовым истребитель дымил. Не замечая сзади себя моей машины, он стал пристраиваться в хвост комэска, но я опередил его очередью.
Дымивший 'мессершмитт' вспыхнул пламенем. В тот же миг атакуемый Любимовым ведущий резко бросил свою машину вниз, об опасности, видимо, предупредил его по радио горящий напарник.
Я подошел сбоку к пылающему и теряющему высоту Me-109, ждал, когда фашист откинет фонарь кабины и выбросится с парашютом. Но тот, к моему удивлению, двумя руками легко отбросил фонарь за борт, чуть задрал нос самолета и сразу же резко толкнул ручку вперед. Машина клюнула носом, Из кабины сиганул далеко в сторону тощий и длинный сером комбинезоне лётчик. Он торопливо раскрыл парашют.
'Мессершмитт' догорал километрах в двух севернее аэродрома. Недалеко от своего самолета приземлился и хозяин. Разглядывать далее этого спешенного аса не было времени - второй ведь удирал безнаказанным.
Когда мы сели и поспешно подрулили к лесозащитной полосе, к стоянкам, оттуда уже бежали нам навстречу механики, летчики, не вылетевшие еще на задание, оружейники, мотористы, прибористы - вся эскадрилья махала в ликовании пилотками, фуражками, летными шлемами.
Как и первый любимовский показательный бой, мое первое сражение с гитлеровскими стервятниками прошло над родным аэродромом. Как и тогда мои товарищи видели с земли все, что делалось в воздухе. И был я этим очень горд.
Комэск отыскивал глазами батьку Ныча и не находил. Как только выключил на стоянке мотор, сказал технику:
- Комиссара не вижу. Сбитого летчика надо бы поймать.
- Батько уже там, ловит, - ответил техник. - Сержант Бугаев с ним и еще двое. Умчались сразу же, как немец парашют раскрыл.
* * *
'Мессершмитт', зарывшись мотором в землю, чадил узиной. Ныч обошел со своими спутниками груду обгоревшего металла. Сохранилась лишь сильно деформированная средняя часть кабины летчика, торчала из земли лопасть винта. Вместо плоскостей крыла - обрывки скрюченного дюраля на выжженной стерне. Хвост от удара оторвался, но не совсем, и лежал поджатым под фюзеляж, изуродованный и жалкий.
- Гляньте, товарищ комиссар, как пес побитый, - подметил Бугаев.
Летчика нигде не было видно. Пошли к скирде соломы. Бугаев, оглянувшись, увидел вдалеке что-то ослепительно блестевшее на солнце. Спросил разрешения у Ныча сбегать посмотреть. Пока комиссар с двумя вооруженными карабинами сержантами и шофером шарил вокруг скирды, Бугаев принес фонарь кабины 'мессершмитта'. Плексиглас целый, ни единой трещины.
- Побудьте тут,- сказал Ныч. - Съезжу в деревню, чего доброго там задержали, або видели куда побежал.
В деревне с тесной улочкой, на которой едва разминутся две арбы, было не больше десятка голых, без единого деревца дворов. Ныч вылез из кабины полуторки, и увидел старика у крайней хаты, направился к нему.
- Не видал, дедусь, как сбили немецкий самолет? - спросил Ныч.
- Видал, видал, - охотно ответил старик, утирая слезящиеся глаза.
- А немецкий летчик куда побежал?
- Туда видать, - старик показал сухой, морщинистой рукой в сторону Перекопа. Ныч хлопнул себя ладонями по бедрам.
- Ax, бисова ж его, фашистская душа, я так и знал: втече, забеспокоился он и, забыв с досады поблагодарить старика за 'ценные сведения', кинулся к машине.- Давай скорей к скирде, - сказал он шоферу, забираясь в кабину.- Захватим ребят и в погоню, а то уйдет, чтоб он скис.
Полуторка круто развернулась, затарахтела по скошенной степи пустым кузовом. Еще издали Ныч видел, как Бугаев приставил к скирде сверкающий на солнце фонарь кабины Me-109, потоптался возле него с двумя другими сержантами, отсчитал сколько-то шагов. Втроем вскинули карабины, почти не целясь, выстрелили дробным залпом и побежали к фонарю. Вдруг из скирды, у самого фонаря, по которому стреляли сержанты, кто-то вывалился на землю, тонкий и длинный, как жердь, и руки вверх.
Ныч почти на ходу выскочил из машины и разразился тирадой:
- Ах, ты ж чертов дед, - выругался он. - Вот так 'ценные сведения'.
- Нэ стрэляйт. Ихь арбайтер. Плен. Ихь - арбайтер, плен. Нэ стрэляйт, твердил немец.
Пленного в сером новеньком комбинезоне обступили, разглядывали с любопытством. Молодой. Железный крест на шее. Глаза вперил в карабины, что держали русские на руке.
- Трухнул подлец, - сказал Бугаев. - Думал мы по нему стреляли.
Фашист побледнел, руки задрожали.
- Ихь найн дейче, - забормотал он. - Ихь бин йостеррайхер, ихь бин йостеррайхер.
- Никак в штаны напустил, - прокомментировал Бугаев.
Все рассмеялись.
- Он говорит, что сам рабочий, - пояснил Ныч. - Сдается в плен. Он - не немец, а австриец. Отберите у него оружие.
Бугаев снял с пояса пленного кобуру, вытащил из нее хромированный парабеллум.
- Вот это штучка, - сказал он тоном знатока-оружейника. - Никак именной. Что-то написано. - Бугаев передал пистолет Нычу. - Прочитайте, товарищ комиссар.
Ныч посмотрел надпись на рукоятке пистолета, сказал, что им награжден летчик Юлиус Дитте за особые слуги при взятии острова Крит.
Другого оружия у пленного не нашли. Отвезли его штаб авиагруппы. Бугаев прихватил и фонарь с тремя аккуратными дырочками от пуль,
- Хорошие портсигарчики выйдут, - подметил шофёр.
- Портсигарчики, -передразнил его Бугаев. - Видишь? - он похлопал по выпуклой части фонаря у пулевого отверстия. - Летчикам надо показать. Говорили, что стекло на кабине 'мессершмитта' крепче брони. А на деле? То-то!
* * *
Заместитель командующего ВВС Черноморского флота генерал Ермаченков поблагодарил Ныча и сержантов поимку и доставку немецкого летчика, позвонил Любимову.
- Приезжай, познакомлю с твоим крестником. Допрашивать при тебе будем. Жду. И ты, Батько, останься, - сказал он Нычу, положив трубку.
Не прошло и пяти минут, как Любимов прилетел на УТ-2. В учительской школы, где размещался штаб группы, доложил генералу. Ермаченков встретил командира эскадрильи, не скрывая своего расположения. Всего месяца полтора назад прибыл генерал на Черное море с Балтики и за этот короткий срок полюбился ему комэск Любимов. Воюет эскадрилья почти без потерь, а на ее счету уже около девятнадцати сбитых самолетов противника, удачно сопровождает бомбардировщиков и штурмовиков, и сама более десяти раз штурмовала коммуникации и передний край немцев. Так было над Перекопом. А до этого эскадрилья с первого дня войны прикрывала с воздуха город и главную базу флота - Севастополь,
Генерал с удовольствием пожал руку Любимова, обнял его, расцеловал. Потом отстранил от себя, посмотрел на комэска внимательней, не убирая руку с его плеча:
- Молодец.
Перехватив беспокойно блуждающий по комнате взгляд капитана, догадался:
- Жаворонкова нет, - успокоил он Любимова. - Уехал на передовую, брата его там ранило... Здорово ты с ним познакомился! Не обижайся на него, он только с виду грозный бывает, а в душе человек добрый. Ты еще мне не попадался в переплет - я ведь сгоряча тоже могу наговорить лишнего. А ты и на меня в таком случае не обижайся. Морская вода высохнет - соль останется. Ну, проходи, садись.
Но прежде чем Любимов добрался до указанного стула, ему пожали руку находившиеся в комнате начальники штаба Фрайдорфской авиагруппы полковник Страутман, военком полковой комиссар Адамсон и капитан Мелихов, числящийся формально командиром группы. Генерал за это время
