д) Сравнение восхваляемого лица с другим. более прославленным лицом и показ превосходства первого (в 'Книге Хрия' восхваляется Моисей). В чем же превосходство Маштоца в сравнении с Моисеем?
'Ибо муж-боговидец, получив у Бога богописанные заповеди и держа их в руках, спускался с горы; но был он печален из-за злодейского народа, который... вероломно поклонялся идолу..., чем заставил носителя заповедей сокрушаться сердцем и горько рыдать... Но с этим блаженным... случилось не так'34. Он анал, что его благоговейно примут...
'Но пусть никто не считает нас человеком дерзновенным за вышесказанное, говоря: каким образом он (Корюн) мужа весьма скромного уподобил великому Моисею, чудотворцу, говорившему с Самим Богом, сравнил его с ним? За это, быть может, обвинят нас. Но мы это можем делать с еще большей уверенностью, - заявляет Корюн, - ибо нет надобности явно и тайно отвергать божественное, так как милость всесильного Единого Бога равномерно жалуется всем землеродным (людям)'35.
Вот как превозносит Корюн своего гениального вардапета Маштоца!
Как видим, и здесь содержание 'Жития' в точности соответствует требованиям канона 'Книги Хрия'.
е) Повторное восхваление и завершение похвального слова.
Несмотря на свой преклонный возраст, Маштоц беспрерывно воспламенял духовное рвение своих приближенных и рассылал множество поучительных и предостерегающих посланий во все гавары... И вот 'настала кончина добродетельной жизни святого... И пока руки святого были вознесены к небу, чудесное крестообразное знамение, светлое и лучезарное, снизошло на те хоромы, где умирал блаженный, и каждый увидел это своими глазами, а не то, что товарищи рассказывали (ему). И он, завещав святым36любовь и согласие, благословил близких и далеких и... скончался'37.
Во время похоронной процессии, сопровождавшей останки Маштоца из Нор-Кахака в с. Ошакан, гроб блаженного осеняло 'крестообразное, светящееся, идущее впереди знамение'. И лишь когда похоронили его, 'тогда исчезло и знамение'.
Этим апофеозом завершается похвальное слово Корюна.
Как видим 'История Маштоца' почти без каких-либо серьезных отклонений в отношении композиции написана по риторическим канонам панегирика, установленным в 'Книге Хрия'.
6
Выяснив жанровую специфику 'Истории жизни и смерти... Маштэца', как панегирика - похвального слова, рассмотрим композиционные особенности ее, попутно характеризуя 'героя' - Маштоца, но не вдаваясь в историю проповеднической деятельности его и изобретения письмен для трех братских христианских народов, населявших Закавказье и Армению.
В зачине своей 'Истории', как выше было сказано, Корюн чистосердечно признается, что покуда старался он наедине с самим собой, 'в тайниках дум своих' обдумывать, как 'красочно повествовать' о том, когда, кем, как и при каких обстоятельствах 'была проявлена эта новая милость', т. е. изобретение письмен и создание письменности, 'дошло до меня повеление почтенного мужа по имени Иосеп, ученика мужа того, а вместе с ним (т. е. повелением) и поощрение других моих сотоварищей по учению'. Корюн, как любимый ученик Маштоца, без промедления принимается за повествование. Он лишь просит своих сотоварищей поддержать его молитвами, чтобы 'успешно и устремленно плыть по широко катящимся волнам наставнического моря'38.
Познакомив читателя с тем, что и как побудило его приняться за такое 'сверх сил' его трудное начинание, Корюн силится обосновать свое право написать похвальное слово о Маштоце, предваряя осуществление своего желания вопросом и ответом: 'можно ли отважиться написать житие мужей совершенных?'
Ответ на данный, кардинальный по тому времени вопрос является по существу подлинным предисловием к его замечательному произведению. Это предисловие выдержано в сугубо риторическом аспекте и развертывает перед читателем (слушателем) некоторые детали философского мышления нашего автора, аргументирующего свое начинание положениями Библия и библейской 'науки'. Да, можно, 'ибо благодетель господь столь доброжелательно относится к своим любимцам, что не только не считает достаточным прекрасное и наивысшее воздаяние им в непреходящей вечности за (их) благочестивую жизнь, но еще задолго до того, здесь (на этом свете), дабы они и своей преходящей жизнью, возвышенно прославившись в книгах, засияли повсеместно духовным и телесным сиянием'39.
Ответ как будто логичный, ясный и неоспоримый, но Корюн не довольствуется им и обосновывает его более высокими аргументами, образными примерами и сентенциями из Библии, ссылаясь на такие библейские авторитеты, как великий Моисей, пророки, евангелисты, апостолы, сам Христос, отмечающие и прославляющие все те наивысшие, непревзойденные качестве и свойства смертного, которые достойны похвалы и внесения в книги для воспитания потомства.
Какие же качества, деяния, подвиги достойны быть отмеченными?-'Стойкость в праведной вере', 'проникновенность в божественное', 'яркость чудесной жизни', 'совершенная праведность' и т. д. (Моисей); 'истинная вера', 'гостеприимстно'. 'добровольное мученичество' (ап. Павел) и т. д. Все это представляется в аспекте религии. Однако и деяния в светской реальной жизни достойны того, чтобы их также отмечали... 'Храбрость', 'доблесть', 'подвиги в войнах'; 'мудрость', 'светлые думы', 'благородство', 'но не только великие деяния, а к малые возвеличивает Христос', 'хорошо ревновать в добром всегда'... Корюн прекрасный знаток Библии и душеполезных книг, может еще долго перечислять добрые качества к деяния праведников, достойные быть отмеченными, и, конечно, все это зафиксировано 'не ради похвалы и славы, но чтобы (все это) служило примером и правилом идущим вослед'40. Для Корюна также ясно, откуда исходит эта похвала, слава и какую цель преследует она. 'Похвала всех боголюбивых избранников проистекает, - по словам Корюна, - то от Бога, то от ангелов, но есть и что друг от друга (т. е. от людей - от самих себя), однако не ради хвастовства, а чтобы вызвать ревность друг в друге, чтобы поощряемые один другим, (стремились) достичь исполнения добра'41.
Отвечая на поставленный в самом начале предисловия вопрос о допустимости написания жития смертных, Корюн яркими ссылками на библейские книги, даже на слова Христа, обосновывает свое положительное отношение и 'берет на себя смелость написать житие мужа праведного'- Маштоца. Он своим творением преследует одну цель, дидактическую цель, - примером жизни и деятельности великого Вардапета вдохновить 'духовных сынов' его и всех тех, 'кто будет учиться у них из поколения в поколение'.
Эта дидактическая целеустремленность Корюна, видимо, вдохновлена великим Вардапетом, восторгаясь деятельностью которого, он неоднократно возвращается к этой идее, то углубляя ее, то новыми ссылками и цитатами из Библии подкрепляя их 'духовные подвиги' и литературные творения. Так он повествует о том, что Саак, Маштоц и сподвижники их принялись 'переводить, писать, обучать, особенно глядя на возвышенность повелений, возвещанных господом... Моисею о том, чтобы записывать в книге обо всех происшедших событиях, дабы сохранить (их) на грядущие времена'42. Такое же повеление было дано и другими пророками, на которых ссылается наш автор и даже цитирует их. Корюн вновь возвращается к вопросу о дидактической целеустремленности интеллектуального труда, когда он повествует о проповедях, написанных Маштоцем и оснащенных сходными случаями и примерами из земной жизни, 'дабы были они легко воспринимаемы и понятны людям бестолковым и занятым телесными делами, чтобы пробудить и ободрить и основательно воодушевить их'43... Приходится отдать должное Корюну, отметив, как он чутко и глубоко познал психику учителя, который жил и трудился лишь для народа. Жить и трудиться для потомства - вот к чему сводятся мысли и Учителя и верного его ученика.
7
Доказав в предисловии правоту желания написать житие Маштоца, Корюн вплотную приступает к осуществлению поставленной перед собой задачи, которая ему представляется весьма тяжелой. трудоемкой, непосильной.
Он заверяет читателя, что повествует лишь подлинную историю, то, что достоверно происходило. Так, например, о кончине Саака и Маштоца он пишет: 'написали (мы) не по стародавней молве. а лишь то, что сами мы воочию видели их облики, присутствовали при исполнении духовных деяний, слушали вдохновенное учение их, (были) прислужниками их, согласно евангельским повелениям'44. Чуть ниже приведенной цитаты Корюн снова касается своего modus ecrivendi, говоря: 'Мы не в состоянии были терпеливо, доподлинно изложить все деяния каждого из них... Мы прошли мимо многочисленных заслуг, дабы, подробно исследуя, рассказать лишь важнейшие обстоятельства'45.
И Корюн в самом деле весьма добросовестно выполнил свое обещание, описав важнейшие события в жизни 'отцов', в частности Маштоца, и в истории изобретения письменности для армян, иверов и агван.
