самые отчаянные ребята — смертники. Обычно, в начале боя, первую гранату получают они.
— Скоро первый пост? — не выдерживает кто то из солдат.
— Через час двадцать.
Ковалева, тоже напряжена, она как зверек, через свои колени, зачарованно смотрит на горы.
— Разве здесь нет поблизости селений? — наконец то заговорила она.
— Есть. Вдоль дороги несколько деревень. В общем здесь не так часто нападают на нас. Основная часть дороги до первого поворота на север в основном контролируется нами. Здесь несколько блок- постов удачно перекрывающие подступы к шоссе. А вот там…
— Смотрите, встречная колонна идет, — кричит один из молодых солдат.
Навстречу шла большая колонна бронетранспортеров и грузовых машин. На БТРах сидят солдаты с автоматами на изготовку. С первого бронетранспортера машут рукой.
— Стой, — кричу я водителю.
Наша колонна останавливается, к машине подъезжает встречный головной БТР и тоже застывает. За ним колонна тоже останавливается.
— Бекетов, никак ты?
— Здорово Бандорян, — восторженно ору я.
С Давидом Бандоряном мы вместе кончали училище. Потом наши дороги разошлись и вот, первая трогательная встреча в Афгане.
— Ты куда?
— На 37.
— Паскудное место. А мы в Кабул, проводили операцию под Гератом, теперь обратно…
— Как дорога?
— От Герата до северного шоссе два раза попадали в переделку. А здесь уже рай.
— Потери есть?
— Один убитый, трое раненых. Больше присматривай за южной стороной шоссе. Они в основном засады делают там, против солнца, плохо видно…
— Как Саша? Дети то есть?
— У меня дочка, Настенька. Пока все хорошо. Я их оставил в Ростове у мамы. А ты все так же холост и воинственен. Сколько здесь времени служишь?
— Три года.
— Вай, вай, вай. А я только восемь месяцев.
— Давид, давай встретимся после войны в Ростове у ваших.
— Пойдет. Как шесть часов вечера после войны. Пока, Юрка. Трогаемся, ребята.
Машина дернулась и поплыла мимо нас. Проезжающие солдаты желали нам удачи.
Первый блок — пост, встретил приветливо. Только мы спустились на землю, чтобы размять косточки и сходить в туалет, как капитан, командир поста, отозвал меня к себе в землянку и сразу предупредил.
— Сейчас у духов начались изменения в структуре военного управления. Чувствуют, мерзавцы, что мы скоро уходим, вот и решили изменить тактику.
— Так это точно или ходят слухи, что мы уходим?
— Точно, старший лейтенант. Сейчас разрабатывается поэтапный план вывода войск. Но тебе считай не повезло, 37 пост теперь будет как кость в горле у духов. Он теперь наверняка поменяет свои охранные функции на оборонительные и будет сдерживать их наступление на Кабул.
— А что там за изменения в их тактике?
— Во первых, переход к крупномасштабным операциям, во вторых, полевые командиры усиливаются наступательным вооружением и соответственно техническими кадрами.
— Черт, как мне не везет.
— В их ряды вливается масса добровольцев из Пакистана и других арабских стран и теперь помимо бронетранспортеров появятся танки, системы залпового огня, зенитные комплексы и возможно самолеты.
— Неужели весь арабский мир против нас?
— Он давно против нас. Когда выезжаешь?
— До второго поста дотяну к ночи?
— Дотянешь. Если поедешь сейчас.
— Тогда постараюсь побыстрей накормить свою команду и тронусь.
— Желаю тебе выжить, старлей.
Самое прекрасное пожелание в этой глупой войне.
Мои солдаты сидят под колесами машин и едят из котелков кашу. Даже врачиха, присела на камни, под тень танка и еле-еле перемещает ложку, давясь гречкой. Я подхожу и присаживаюсь к ней.
— Ну как, себя чувствуете?
— Паршиво. Чувствую, что мои нервы после такой поездки совсем расшатаются. Я ведь понимаю, что самое страшное впереди и уже сейчас не могу отделаться от чувства страха.
— Мы все так, не вы одна. Это ребята при вас еще держаться, а так… Я уже здесь за время службы такое насмотрелся… Провожу колонну, а все молчат, от страха молчат. Сегодня же хорохорятся, разговаривают даже.
— Говорят, у вас с командиром части не очень хорошие отношения. Он вас в самые паршивые операции первым посылает.
— Правильно говорят. Полковник подонок.
Она пристально смотрит на меня.
— Про вас идет очень много слухов… А в этот раз вы в чем провинились?
— Набил рожу замполиту полка…
— Боже мой, но вас же могли отдать под трибунал. Ведь замполит порядочная сволочь, это я сама знаю.
— Могли, но слишком уж я был прав и потом бил я его не в служебное время.
— А разве на войне есть неслужебное время?
— Есть. Я его бил в кровати.
Врачиха улыбается. Я догадываюсь, что она давно все знает, но лишний раз хочет убедится в правдивости истории.
— Как в кровати?
— Так. Пришел вечером, когда он спал у шл…, у одной женщины, сорвал одеяло и несколько раз врезал.
— Действительно с вами не соскучаешься.
Ко мне подскакивает сержант Джафаров.
— Товарищ старший лейтенант, колонна готова к отправлению.
— Хорошо. Мы сейчас идем. Выкиньте вы эту кашу, товарищ лейтенант, — прошу я врачиху, — запейте компотом и поехали. Нас ждет 37 пост.
Опять все сидят на броне в большом напряжении. Колона ползет вдоль реки, которая крутится между гор.
— Товарищ старший лейтенант, — ко мне оборачивается Коцюбинский, — а здесь на этом посту, который мы проехали, все готовятся к отправке на родину. Я говорил с ребятами, они утверждают, что приказ подписан и уже первые части своим ходом пошли к границе.
— Я говорил с командиром поста, он мне сказал тоже самое.
— Значит и нас того…, скоро в Союз.
— Не знаю. Но зато вижу одно, нас посылают совсем в другую от родины сторону, на 37 пост.
— Мать твою, — взрывается сержант, — почему так не везет. Осталось три месяца до дембеля, а тут… полезли в эту дыру.
— Неужели нами хотят пожертвовать, чтобы спасти всю армию, — недоумевает Коцюбинский. — На 37 посту только два взвода.
— А кто сказал, что линия фронта на 37 посту? Пока в Герате и других местах стоят наши части, мы будем выполнять свой долг, — решил ему ответить я.
