После либерализма

все-таки произошло между 1789 и 1989 гг., XXI в. не сможет выдвинуть никакого убедительного проекта освобождения.

Но даже в том случае, если мы себе уясним, что же произошло между 1789 и 1989 гг., и даже если мы согласимся с тем, что грядущий период протяженностью в двадцать пять — пятьдесят лет будет временем системного беспорядка, распада и острой политической борьбы за то, какую именно новую миросистему (системы) следует создавать, подавляющее большинство людей будет озабочено только одним вопросом: «А что же делать сейчас?» Люди растеряны, раздражены, запуганы сейчас, иногда они даже в отчаянии, но вовсе не пассивны. Ощущение необходимости политических действий все еще сильно повсюду в мире, несмотря на столь же сильное ощущение тщетности политических действий «традиционного» типа.

Теперь выбор уже не определяется вопросом «реформа или революция». Более столетия мы вели споры об этой иллюзорной альтернативе только для того, чтобы выяснить, что в большинстве случаев реформисты были лишь реформистами поневоле, революционеры были лишь чуть более воинственными реформистами, а те реформы, которые были проведены, в итоге привели к гораздо более скромным результатам, чем те, на которые рассчитывали их инициаторы и которых опасались их противники. На самом деле это явилось необходимым результатом тех структурных ограничений, которые налагал на нас господствующий либеральный консенсус.

Какую же политическую позицию нам следует занять, если для того будущего, которое грядет, распад — более уместный термин, чем революция? Я вижу лишь две возможности, причем обе они должны быть использованы одновременно. С одной стороны, общей для почти всех нас непосредственной заботой является то, как совладать с растущим напором повседневных жизненных проблем — материальных, социальных и культурных, моральных или духовных. С другой стороны, меньшее число людей, хотя их и достаточно много, озабочено вопросами того будущего, которое не за горами — стратегией преобразования. В прошлом столетии ни реформистам, ни революционерам не удалось достичь поставленных целей, потому что ни те, ни другие не понимали, насколько важно одновременно работать над решением как краткосрочных, так и долгосрочных проблем, хотя эта работа носит совсем разный (порой даже взаимоисключающий) характер.

Современное государство было par excellence реформистским инструментом, помогающим людям справляться со своими проблемами. Конечно, это была не единственная функция государства, даже, возможно, не главная его функция. И не только действия государства составляли механизм помощи людям. Тем не менее, факт остается фактом — действия государства были неотъемлемым элементом этого процесса, причем стремление простых людей решить свои проблемы вполне обоснованно и закономерно вынуждало государство действовать соответственно. Несмотря на беспорядок, смятение и продолжающийся распад, такое положение остается характерным и для наших дней. Государства могут усиливать или облегчать положение людей через распределение ресурсов, защиту прав граждан и вмешательство в социальные отношения между различными группами населения. Было бы просто глупостью считать, что кого-то больше не волнует вопрос о том, что происходит в государстве, где он живет, и я не верю, что найдется много людей, которые хотели бы вообще перестать обращать внимание на действия своего государства.

Государства для всех своих граждан могут сделать жизнь немного лучше (или немного хуже). У них есть выбор между увеличением помощи простым людям и созданием условий для еще большего процветания верхней страты населения. Тем не менее, это все, что могут сделать государства. В краткосрочном плане такое положение, несомненно, играет большую роль, но в долгосрочной перспективе оно абсолютно никакого значения не имеет. Если мы хотим достаточно решительно повлиять на ход переживаемых нами серьезных сдвигов во всей миросистеме с тем, чтобы они происходили более в одном направлении, нежели другом, здесь государство не является главной движущей силой прогресса. На деле, оно скорее представляет собой главное препятствие на этом пути.

Осознание того факта, что государственные структуры стали (или всегда были?) главным препятствием на пути трансформации миросистемы даже тогда (или особенно тогда), когда их контролировали реформисты (называющие себя «революционерами»), составляет исходную базу широкого недовольства государством в странах третьего мира, бывших социалистических странах и даже в «государствах всеобщего благосостояния» ОЭСР[2]. При нынешнем развале преходящей словесной разменной монетой стали лозунги «рынка», навязываемые новой агрессивной когортой (западных) консервативных экспертов и политических лидеров. Поскольку, тем не менее, государственная политика, связанная с «рынком» как лозунгом, скорее затрудняет, чем облегчает людям решение стоящих перед ними проблем, во многих странах уже начало шириться недовольство правительствами, ориентирующимися на рыночные приоритеты. Тем не менее, это недовольство выражается не в обновленной вере в способность государства изменить мир. В той мере, в которой это происходит, подобного рода недовольство отражает здравую мысль о том, что государство нам пока еще нужно, чтобы помогать гражданам решать свои насущные проблемы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одни и те же люди сегодня обращаются к поддержке государства (за помощью в решении проблем) и одновременно отвергают государство и политику в целом как понятия не только бесполезные, но даже гнусные (с точки зрения перестройки мира в том направлении, в котором, как они надеются, он будет развиваться).

Что же будут, что могут делать такие люди, стремясь как-то повлиять на направление этого перехода? Здесь возникает другой обманчивый лозунг призыв к упрочению, расширению и реконструкции «гражданского общества». Этот призыв столь же тщетный. «Гражданское общество» может существовать лишь постольку, поскольку существуют государства, достаточно сильные, чтобы поддерживать то, что называют «гражданским обществом» — ведь по существу оно означает ни что иное, как организацию граждан в рамках государства с целью осуществления узаконенной им деятельности и вовлечения в непрямые (то есть, непартийные) политические отношения с государством. Развитие гражданского общества было основным инструментом создания либеральных государств, стало новым хребтом внутреннего и миросистемного порядка. Кроме того, гражданское общество использовалось в качестве объединительного символа для создания структур либерального государства там, где они раньше не существовали. Но, прежде всего гражданское общество исторически служило средством как сдерживания потенциально разрушительного насилия со стороны государства, так и усмирения опасных классов.

Создание гражданского общества активно проводилось в государствах Западной Европы и Северной Америки в XIX в. Постольку, поскольку государственное строительство оставалось в повестке дня миросистемы на протяжении первых двух третей XX столетия, можно было вести речь о создании гражданских обществ в большем числе государств. Но по мере упадка государств, гражданское общество неизбежно будет тяготеть к дезинтеграции. И действительно, именно эту дезинтеграцию оплакивают либералы, и ее же втайне приветствуют консерваторы.

Мы живем в эпоху «группизма» — образования групп, имеющих защитный характер, каждая из них стремится к достижению самосознания, на базе которого упрочивается солидарность и борьба за выживание одновременно с борьбой против других таких же групп. Политическая проблема такого рода объединений состоит в том, чтобы не превратиться в еще одну организацию, помогающую людям справляться с проблемами (что в политическом плане весьма двусмысленно, поскольку они поддерживают существующий порядок, заполняя ту лакуну, которая возникла в связи с крахом государств), а стать на деле организацией, вовлеченной в проведение преобразований. Но чтобы этого достичь, они должны четко определиться со своими эгалитарными целями. Борьба за групповые права, как один из аспектов борьбы за равноправие, очень отличается от борьбы за права группы «догнать других» и пробиться в лидеры (что для большинства групп в любом случае составляет недостижимую задачу).

В период нынешнего всемирного переходного периода наибольший эффект принесет работа как на местном, так и на всемирном уровне, поскольку деятельность в рамках национального государства носит весьма ограниченный характер. Имеет смысл стремиться к достижению либо краткосрочных, либо долгосрочных целей, поскольку достижение среднесрочных целей неэффективно, так как предполагает наличие непрерывно движущейся вперед и хорошо функционирующей исторической системы. Такую стратегию применить непросто, поскольку соответствующую ей тактику неизбежно надо будет приспосабливать к быстро меняющимся и часто непредсказуемым обстоятельствам в высшей степени