— Дурррак! — неожиданно кричит Аля и, кинувшись к столу, выплескивает из литровой банки в лицо Потапову… козье молоко…
Над набережной возвышался бетонно-мраморный, мощный бастион Верховной власти. Вверху реял трехцветный стяг. Внизу парковались сотни машин. Среди них пряталась машина Плахова. Сам же он полулежал за рулем и через светозащитные очки наблюдал за суетным миром. Сновали люди с депутатскими значками. Они были очень озабочены. Очевидно, судьбой Отечества.
Алексей задумался и увидел-вспомнил:…опытные, наученные бойцы в пятнистой, защитной форме рубят саперными лопатками, прикладами автоматов, коваными ботинками покорно скотскую, охающую биологическую массу. Мучительный стон, кровь на лезвиях лопаток, гарь от танков. Бойня.
К автомобильной стоянке подходил грузный человек в кожаном пиджаке. Плахов внимательно следил за ним. Человек открыл дверцу своей машины. Хотел бросить на сиденье «дипломат», но… задержал руку — на сиденье лежал портативный магнитофончик. Сделал паузу, потом осторожно сел за руль, осмотрел магнитофон и утопил клавишу.
— Дядя Витя! Это я, племяш родной! — услышал он измененный, разбитной голос. — Из твоей бывшей Конторы. Посылочка имеется. Легкая, как перышко, да тяжелая, как судьба, для некоторых, известных тебе… Если на встречу согласный, то будь добр, дядя Витя, протри стеклышко заднее. А встретимся мы… — Проехала грузовая машина и своим шумом задавила, где и когда они должны встретиться, дядя и племяш.
Грузовик проехал, и Плахов увидел, как «дядя Витя» выбирается из машины и сухой тряпочкой протирает заднее стекло. Потом снова садится в автомобиль. И уезжает.
Плахов доволен, подносит к лицу часы и ставит сигнал зуммера на только ему известный час «X».
По скоростному шоссе мчались «жигули». Утомленное солнце медленно спускалось к пролеску. Кружили под музыку приемника ласточки над предвечерними полями…
На околице паслась коза. Пастух полулежал на овечьем тулупе и читал газету. Алексей, подъехав к нему на машине, улыбнулся.
— Что пишут, дед Григорий?.
— Чегось? — недовольно поднял голову пастух.
— Это я. — Плахов снял солнцезащитные очки. — Как дела? Как Аля?
Дед Григорий живчиком подхватился на ноги.
— Лексей! Бяда! Тут без тебя наехали какие-то…
— Что?
— Я ж говорю: Аля-краля утречком в город… А потом возвернулась… Чегось?… И не одна. С городскими. Ну, такими. Кавалерами…
— Они в доме?
— А хто его знаеть? А хто такие?
— Друзья, дед Григорий, — ответил, покусывая губы, Плахов. — Заклятые друзья-товарищи.
— Я и вижу, шо за друзья. Шото ты, сынок, напрягся, как бычок, — заметил дед. — Может, того… подмогу…
— Нет, дедуля, спасибо. Тут уж я сам… «Далеко мой стук слышится вокруг…»
— Чегось? — не понял дед Григорий.
— Это присказка, — ответил Алексей. — А сказка впереди.
Вдоль желто-белого ромашкового поля по проселочной дороге пылили «жигули». Пыль за машиной поднималась густым столбом, точно густой дым — сигнал бедствия.
Напряженное дыхание человека. Беспокойный луч фонаря. В его световом пятне мелькают лоснящиеся маслом оружейные стволы: АКМ, американский карабин, оптическая винтовка, ручная ракетная установка. Потом, как предупреждение, громко и весомо клацает затвор карабина… Собрав все оружие и завернув его в мешок, Алексей осторожно вынес его на улицу, уложил в багажник машины. Взглянул на часы — час «X» приближался.
Окна избы были наглухо закрыты. Слабый предвечерний ветер гулял по деревьям и кустам. Под кустом сидел человек в штатском и жмурился, как кот, от природного великолепия: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, золотили пыль.
Неожиданный профессиональный захват — и человек в штатском исчезает в кустах. И снова тишина и покой.
На крыльце появляется еще один субъект в штатском, смотрит в кусты.
— Эй, Крючков, выходи. Смена в моем лице…
И делает шаг вперед. Тупой удар брошенного ножа, и человек падает в золотистую пыль. Перепрыгнув через труп и ступеньки, в избу врывается Плахов.
— Лежать, бляди! Убью!..
Трое в штатском отступают к стене. А за столом сидит Аля, напряженно улыбаясь. Рядом с ней — Потапов. Дуло его пистолета у девичьего виска.
— Ну, что, голубок, прилетел? — спрашивает Потапыч. — Еще шаг, и твоя голубка… Оружие на пол!..
Алексей бросает свой пистолет. Потапов приказывает:
— Взять его аккуратно… Пешка свое отыграла, — и опускает руку с пистолетом на деревянный, крепкий крестьянский стол.
К стоящему с поднятыми руками Плахову приближаются трое. Но он делает резкий шаг им навстречу… одновременно выпустив из обшлага куртки нож-финку. Нож впивается в запястье Потапова, пригвождая руку к дереву стола. Несчастный корчится и вопит от боли.
— Аля! На улицу! — рычит Плахов, вступая в смертельную схватку. Один против троих. Четвертый, Потапов, с мукой на лице вырывает нож из своей руки… И, окровавленно бешеный, бросается в водоворот схватки.
По проселочной дороге бросало «жигули». Водитель был окровавлен и зол. На переднем сиденье жалась от пережитого страха девушка. Алексей ругался:
— Я же тебя просил… Родная! Дорогая! Черррт! Ну, бабы! Если мир погибнет, то только от вас, дур!
— Алеша, я больше не буду. Я не думала…
— Никогда не думай! Думать буду я! Я!
Над дальним пролеском, синим от наступающих сумерек, зависло два вертолета. Плахов снова чертыхнулся: — Тьфу, черррт!.. Как медведя в берлоге.
— Что?
— Птичек, родная, подняли. В капкане мы.
— Алеша, я не хотела…
— Хватит об этом. — Взглянул на часы. Зуммер как сигнал бедствия.
— Ты весь в крови, — сказала Аля.
— Это не моя, — ответил. — Чужая.
По скоростной трассе двигалась колонна боевых машин пехоты: крытых брезентом грузовиков, легковых автомобилей. Эфир был забит радиопереговорами:
— Я «восьмой»! Квадрат А-семнадцать перекрыт!
— Я «пятый»! Квадрат Д-двенадцать закрыт!
— Я «второй»! Жду приказа!
Над лесом угасал закат. У него были кровавые отблески.
Машина подъезжала к замку-усадьбе. В сумерках графские развалины казались неприступными. Автомобиль поднялся на каменный мостик, изгибающийся надо рвом, остановился. Плахов выключил мотор.
