изменить вещь просто так, по прихоти своей. Ты не сможешь изменить ни гальки, ни даже ничтожной песчинки, пока не узнаешь всех путей добра и зла, пока не увидишь ясно всех последствий твоего вмешательства, ибо Мир — это Великое Равновесие. Магическая сила Изменений может отклонить Великий Маятник в ту или иную сторону. Магическая сила очень опасна, если она не соответствует Знанию и Необходимости. Свеча, загораясь, даёт и тень.
Учитель ещё раз посмотрел на гальку:
— А ты, знаешь, камень — хорошая вещь. Если бы всё Земноморье было выложено алмазами — представь, что за скверная жизнь была бы у нас тогда. Наслаждайся иллюзиями, малыш, и пусть камень остаётся камнем, поверь мне.
При этих словах старик улыбнулся, но Джеда его ответ нисколько не удовлетворил. Стоит только прижать покрепче мага, потребовать от него раскрыть какой-нибудь секрет, и все они начинают говорить на один лад, как Огион, о каком-то равновесии, об опасностях и тьме. Но если он — маг, если он вырос из этих детских увлечений пустыми иллюзиями и может постичь искусство Изменения, значит, он обладает достаточной властью и силой делать всё, что пожелает, и Великое Равновесие ему не помеха: Тьма и Свет подвластны воле его.
Выходя из классной комнаты, Джед встретил в коридоре Мориона.
— Что так сумрачен, Перепелятник, — сказал тот, — опять с заклятием не справился, что ли?
Джед решил не уступать противнику и держаться на равных:
— Мне надоели все иллюзии. Они годятся только для праздных сынков высокопоставленных особ, чтобы веселить публику. Единственное, что я узнал здесь дельного, так это то, как управлять ветром. Всё остальное — сплошные глупости.
— Даже глупости в руках дурака опасны, — отпарировал Морион.
Это было хуже, чем пощёчина. Джед сделал шаг вперёд, но Морион вежливо поклонился и пошёл дальше по коридору, как будто ничего не произошло.
И тогда Джед, оскорблённый до глубины души, поклялся, что он отомстит Мориону, но не в простой дуэли — кто лучше сотворит иллюзию, — а в испытании Истинной Властью.
Джед даже не задумывался, почему Морион так его ненавидит. Собственная злоба ослепила его. Постепенно всем стало ясно, что Джед превосходит всех по способностям. «Он рождён магом, ему нет равных», — говорили ученики, одни с уважением, другие с завистью. Только Морион по-прежнему молчал и снисходительно улыбался. Морион — вот камень преткновения, который надо уничтожить. Его надо посрамить, унизить, чтобы все видели его ничтожество.
Джед даже не замечал, что в гордыне он уже нёс в себе ту опасность, ту тьму, против которой и предупреждали его наставники.
Когда гнев оставлял Джеда, и он спокойно мог смотреть на мир, то рассудок подсказывал ему, что Морион — не соперник, что думать надо о другом, и тогда работа спорилась в его руках, тогда учение и совершенствование в искусстве магии шли легко и непринужденно. К концу лета учёба стала уже не столь строгой, и теперь оставалось больше времени для спорта: магические гонки на лодках, фестиваль иллюзионистов в Большом Доме, а по вечерам — игра в прятки, где все были невидимыми, и только смеющиеся голоса бегали по бесконечному парку и пустынным холлам Большого Дома. С наступлением осени, посвежевшие, семинаристы вновь приступили к изнуряющим занятиям, которые так нравились Джеду.
Зима внесла в привычное расписание свои коррективы. Джед вместе с другими семью мальчиками был послан через весь остров к дальней горе, что на самом севере, где находилась Одинокая Башня. Здесь жил Учитель Имени, который сам обладал таким именем, что разгадать его смысл не было никакой возможности, оно попросту не имело значения. Курремкармеррук звали этого человека. На целые мили вокруг нельзя было встретить никакого жилья. Одинокая Башня мрачно возвышалась над северным хребтом, по небу ходили бесконечные серые облака, и столь же бесконечным был список имён, который предстояло выучить наизусть восьми ученикам. Вместе с учениками на последнем этаже Башни в высоком кресле сидел и сам Курремкармеррук и писал каждый день длинный список имён, которые необходимо было заучить до того, как высохнут ровно в полночь чернила, и пергамент вновь не станет чистым и гладким. В комнате было холодно и мрачно, почти всегда тихо — слышно только, как скрипит перо учителя о пергамент, да вздыхает ученик, которому предстоит до полуночи выучить названия каждой горы, каждой вершины, камня, канала, бухты, рифа и даже характерного звука на берегу Лоссова, маленького острова, затерянного где-то в просторах Пелнишского моря. Если ученик роптал, то учитель не говорил ничего — только список увеличивался вдвое. «Тебе, кто собирается повелевать морем, следует знать имя каждой капли», — любил повторять Курремкармеррук.
Джед иногда вздыхал, как и другие, но никогда не роптал. Он понимал, что в этом скучном деле зазубривания различных имён и заключается путь к подлинной Власти. Магия — это знание, которое и передавал им Курремкармеррук. «Многие великие волшебники, — сказал как-то Учитель, — потратили всю жизнь, чтобы найти имя только одной вещи. А список кажется бесконечным. И пока мир не прекратил своего существования, он будет продолжен, дети мои. Слушайте внимательно, и вы узнаете, почему. Ибо как в нашем мире под солнцем, так и в другом, где царствует тьма, много таких вещей, которые вообще не имеют никакого отношения к человеку и к его речи. Есть в этих мирах силы, что в миллионы миллионов раз превосходят нашу человеческую. Магия же, я имею в виду истинную магию, подвластна только тем, кто знает руны Хардига и Древней Речи.
На этом языке говорят драконы, на нём говорил Сегой. Тот Сегой, что сотворил острова. Это язык наших древних песен и заклинаний. Любая ведьма назовёт несколько слов из Древней Речи, но этого недостаточно. Очень многое было потеряно. Многое осталось в памяти драконов и Древних Сил Земли, или вообще не известно ни одному живому существу в этом подлунном мире, и поэтому навсегда закрыт их смысл для человека. Как видите, нет конца познанию нашему. И если какой-нибудь выживший из ума маг захочет, например, вызвать всемирную бурю, то ему придется произнести не просто слово «буря» или «иниен» на Древнем Языке, а назвать каждый залив морской, каждую часть моря, что омывает Архипелаг, а потом назвать и те воды, которые разлились за Дальними Землями и так до бесконечности, до тех пределов, где имя должно утратить своё значение. Имя и есть та сила, что составляет нашу магию и вместе с тем ограничивает её. Маг должен отвечать лишь за то, что непосредственно находится в сфере его влияния, что он может без труда назвать, обозначая тем самым пределы своей власти. И тогда всё будет хорошо. В противном случае, слабая сторона нашей силы вступит в свои права, и мы изменим то, что менять нельзя, и тогда нарушится Великое Равновесие. Моря выйдут из берегов своих и обрушатся на острова, и в Великом Безмолвии погибнут все имена и звуки».
Джед долго думал над смыслом этих слов, и они глубоко запали ему в душу, но даже осознание всей значимости своего труда не облегчили тех тягот, которые нужно было вынести в течение целого года, проведенного в Одинокой Башне. В самом конце пребывания в Башне Курремкармеррук сказал только: «Ты хорошо начал, мальчик». И всё. И это за бесконечные труды и лишения?! Но маги говорят только правду, и истина была в том, что Джед сделал первые робкие шаги по пути изучения имён, а чтобы проделать весь путь, не хватило бы и целой жизни. Ему позволили покинуть Башню раньше положенного срока — это и была единственная награда за скорую усердную учёбу.
Он шёл теперь на юг один через весь остров, в самом начале зимы, среди пустых и безжизненных просторов. С наступлением ночи начался дождь. Джед не произносил заклятий, чтобы отогнать непогоду: здесь всё, что касалось погоды, подчинялось Учителю Ветров, и без его ведома никто не мог творить чар на этот предмет. От дождя Джед укрылся под раскидистой ветвью лиственницы. Укутавшись поплотнее в плащ и лежа на сырой земле, он вспоминал об Огионе, который, наверное, так же бродил сейчас но горам Гонта, устраиваясь на ночлег, где придется. При этих мыслях Джед улыбнулся: светлый образ Огиона согревал его душу. В таком блаженном состоянии он с миром отходил ко сну, не замечая ни холода, ни сырости, ни вкрадчивого шёпота дождя. Пробудившись на рассвете, он увидел, что дождь уже кончился, а в складках его плаща пристроилось какое-то странное существо, ища защиты и тепла. Это была довольно редкая зверюшка. Джед с трудом вспомнил её имя — оутак.
Только на четырёх островах Архипелага обитают они: на островах Скала, Энсмер, Поуди и Ваторт. Эти существа с милыми мордашками малы и слабы, они покрыты коричневым мехом, и только большие глаза удивлённо смотрят на мир. Но при этом зубки их остры, а характер вспыльчив, поэтому приручить их нет
