коэффициентом влажности, и гонять бедняжку, пока выхлопная струя не заставит двенадцатидюймовую пластину металлической фольги, сунутой между корпусом и коробкой передач, запеть точно на ноте «ля». Лично у меня нет абсолютного слуха, но для такого случая я раздобыл электронную штучку для настройки гитары на батарейках, а в Хантсвилле, на северной окраине, имеется длинный прогон старого четырехполосного шоссе как раз с шестиградусным уклоном. Оно там выходит за пределы городка и огибает Беличий хребет — осколок Аппалачских гор высотой в тысячу триста футов, который доминирует над северной частью округа. Так как процедура, изобретенная By, осуществляется в несколько приемов, я отправился на дело с утра пораньше в субботу, полагая, что все копы будут на церковной службе, и на обратном пути (что было моей первой ошибкой) ради экономии времени, еще за пределами города, развернулся в неположенном месте под знаком «ТОЛЬКО ДЛЯ ПАТРУЛЬНЫХ МАШИН». Дело я сделал и уже собирался доставить машину обратно в город, подхватив Кэнди у церкви (методистской), когда в солнечном ореоле возник дымчато-серый «смоуки» и, куда уж тут денешься, затрубил в свой охотничий рог.
Полицейские вообще и в Алабаме в частности — это мрачные, излишне приверженные правилам создания, начисто лишенные чувства юмора. Так что второй моей ошибкой была попытка объяснить стражу порядка, что я на самом деле не
Все это я рассказываю только для того, чтобы объяснить, почему «Р-1800» так хорошо работает, почему я хожу пешком, почему мы с Кэнди встречаемся на ленч каждый (ну или почти каждый) день в центре Хантсвилла, а не на Объезде возле Департамента озеленения, где она работает. Меня такой режим очень устраивал. Обитатель Нью-Йорка, даже такой автолюбитель, как я, прекрасно чувствует себя на своих двоих, к тому же Объезд вызывал у меня активное отвращение. Каждое мое утро проходило абсолютно одинаково: я вставал, шел через пустырь к Хоппи в «Добрую гавань» принять душ («Да это янки Виппера Вилла!»), потом назад в офис ждать почту.
Мне даже не приходилось ее читать, просто сложить, и все. Виппер Вилл Нойдарт уже шестьдесят лет являлся владельцем автостоянок для трейлеров, он промышлял сомнительными с коммерческой точки зрения и чрезвычайно сомнительными с точки зрения закона операциями в четырех соседних округах, умудрившись нажить при этом больше врагов и меньше друзей, чем любой другой человек в северной Алабаме. Старикан, в полном соответствии со своими понятиями о жизни, предпочитал держать офис в центре, чтобы, как он частенько хвастал, смерть не захватила его в трейлере — такое подходит (по его, конечно, понятиям) только для «деревенщины, черномазых и…». Из-за того, что Виппер Вилл отошел от дел под плотным дождем, пожалуй, даже ливнем, финансовых и юридических проблем, его офис был опечатан в ожидании завершения официального разбирательства. В соответствии с соглашением, выработанным Комиссией по регулированию риелторской деятельности и несколькими еще менее легкомысленными организациями, надзор за сохранностью данной собственности должен осуществлять негосударственный юрист, не занятый текущими делами, ничем не связанный с представителями конкурирующих групп и противоборствующих интересов. Тот факт, что я был по уши влюблен в единственное дитя Виппера Вилла, не был расценен как коммерческий интерес. Фактически на эту должность меня рекомендовала сама Кэнди. Больше никто не желал с нею связываться, хотя уход от дел Виппера Вилла некоторым образом смягчил сердца, как это иногда бывает, когда отрицательный фактор прекращает свое реальное воздействие. Сам Виппер Вилл был еще жив, но плотная осада болезни Альцгеймера, запущенного рака, эмфиземы и болезни Паркинсона явственно подталкивала его к увяданию. Он лежал в больнице уже почти девять месяцев.
В качестве платы за обязанность поднимать трубку телефона (который оживал, только когда звонила Кэнди) и складывать в стопку почту я получил право использовать офис для жилья (сна) и подготовки к экзаменам на право заниматься адвокатской деятельностью в штате Алабама. Книги, точнее, книгу, я, во всяком случае, раскрывал. Проблема с учебой заключалась в том, что стояла золотая алабамская осень — октябрь, а я недавно выяснил, что листопад — это сезон любви для тех, кому за сорок. Мне как раз было сорок один. Сейчас мне, конечно, уже побольше, и если вы полагаете, что так и должно быть, то лишь потому, что я еще не рассказал своей истории, которая начинается в то утро, когда я заметил, что разлагающееся сиденье на пустыре стало выглядеть не хуже, а лучше.
Был вторник, типичное, то есть невыносимо прекрасное октябрьское утро в Алабаме. Листья как раз начинали подумывать, не пора ли желтеть. Накануне мы с Кэнди расстались довольно поздно, любуясь видом Беличьего гребня из машины, где я расстегнул все, кроме одной, пуговички на ее форменной блузке прежде, чем она остановила меня твердым, но одновременно нежным прикосновением к моей руке, которое я так у нее любил. Погрузившись в сладостные мечтания, заснул я поздно и лишь к десяти часам сумел стащить себя с кожаной лежанки, которую называл диваном. Спотыкаясь и протирая еще непроснувшиеся глаза, я побрел через пустырь к «Доброй гавани».
— А вот и янки Виппера Вилла, — проговорил Хоппи, с привычной лаконичностью сочетая в этой фразе приветствие, комментарий и разговорную фигуру речи. Хоппи был не силен в беседе.
— Точно, — отозвался я единственной репликой, которую сумел изобрести.
— …ответил Нуф-Нуф, — закончил он дурацкой поговоркой, всегда завершающей его краткую речь.
Возвращаясь через пустырь, я аккуратно переступил через своего старинного приятеля — наборное автомобильное сиденье, которое располагалось в обычном месте, частью на тропинке, а частью в траве. Раскатившиеся бусины валялись в грязи рядом с неопреновой леской, которая когда-то соединяла их. Совсем как вывернутая наизнанку картина гибели зверя, чей скелет (леска) оказался менее устойчив к воздействию времени, чем плоть (бусины). Возможно, виноват утренний свет (подумал я), или роса еще не совсем высохла, но я заметил, что разваливающееся сиденье выглядело, во всяком случае, мне показалось, что выглядело в это утро скорее чуть-чуть лучше, чем чуть-чуть хуже.
Волшебство, да и только. Оно поражало, и поражало неприятно, ведь, в конце концов, был октябрь, и кругом уже начинало воцаряться золотистое, медлительное разрушение и умирание. Для меня самого в том октябре, в его разложении и упадке содержалось некое вознаграждение, потому что оно высвобождало женщину, на которой я хотел жениться. Прошлой ночью на склоне Беличьего хребта Кэнди наконец согласилась, что, раз ее отец, видимо, так и останется в больнице, наступила пора подумать о свадьбе. Или хотя бы о помолвке. Я чувствовал, что в какой-то день на следующей неделе она позволит мне сделать предложение. Со всеми вытекающими из такой ситуации привилегиями.
Я решил, что виновато мое воображение (или настроение), что именно оно перегруппировало бусины снова в автомобильное сиденье. И как обычно, я осторожно переступил через него, следя за тем, чтобы ничего не разбросать. Кто я такой, чтобы встать на пути естественных процессов, на пути сил Природы? Вернувшись в офис, я обнаружил в древнем автоответчике Виппера Вилла два сообщения: одно от моего лучшего друга Вилсона By, провозглашающего, что он установил местонахождение Края Вселенной, и одно от Кэнди, информирующей меня, что она опоздает минут на двадцать к ленчу в «Бонни Бэг». Это второе сообщение слегка обеспокоило меня, так как по низкому гудению звукового фона я догадался, что она находится в «Беличьем Хребте» (в больнице, а не на горном гребне). Ответить ни на одно из сообщений было невозможно, так как у меня не было канала выхода, а потому я вынул из старомодного, работающего на керосине холодильника Виппера Вилла бутылку диетической вишневой «колы» без кофеина, разложил экземпляр «Юридического журнала штата Алабама» и окунулся в учебу. Когда я очнулся, было уже 12:20, на секунду меня охватила паника — вдруг опоздаю на ленч, но потом я вспомнил, что Кэнди тоже опоздает.
«Бонни Бэг» — это крошечное кафе, где подают сандвичи, его охотно посещают юристы, риэлторы и другая толкущаяся вокруг недвижимости публика, большая часть из которой имеет глубокие корни в Хантсвилле; Объезд они оставляют ребятам из НАСА и университетов.
