— Он потерял всю свою семыо.
— Да, и поэтому хочет обо всем знать.
Как бы сильно Маркус ни злился, он всегда ограничивался парой негромких ругательств, но Берни понимала, что вступила на опасную тропу. Больше всего она боялась, что Маркус вновь решит, будто его предали.
— Не забывай, Дом мой друг. — Он сказал именно друг, а не приятель, и по тону Маркуса было ясно, что это единственный друг и никакой замены быть не может. — Если поиски Марии потребуют моей жизни, я отдам ее. Ты это понимаешь?
— Да, думаю, что понимаю, — ответила Берни. — Не забывай, я тоже была там.
Уходя, она похлопала его по спине, надеясь показать этим, что все недоразумения улажены. Просто она вышла из себя, после того как Бэрд усомнился в храбрости Маркуса, а Маркус вышел из себя из-за упоминания о его героизме.
Он терпеть не мог этого слова.
Когда Берни вернулась к игре в карты, Бэрд — по крайней мере на тот момент — выглядел более спокойным и благоразумным, чем прежде. Берни решила, что до сих пор неверно судила о человеке. Вероятно, она стареет…
Бэрду не нужны были ни единомышленники, ни понимание окружающих. Ему, как и всем дурно воспитанным мальчишкам, время от времени требовалась хорошая оплеуха от матери.
— Сдавай, — сказала Матаки.
КАЗАРМА ОТРЯДА 'ДЕЛЬТА'
Дом не раз откладывал этот разговор, но больше тянуть не мог.
Он давно примирился со смертью Карлоса. За его гибелью последовала смерть Бенедикто и Сильвии, затем — родителей… Он знал, что со временем смирится и с этим, но каждое несчастье поражало по- своему. Каждая утрата имела свой привкус, всегда застававший его врасплох.
Детали смерти брата заставили Дома заново пережить его гибель. Это была другая смерть и другая боль. Дому пришлось заново перестраивать свой мир. Он только подходил к квартире Маркуса, а разговор как будто длился уже час…
— Почему ты мне ничего не говорил? — спросил Дом.
Маркус, заложив руки за голову, лежал на кровати и смотрел в потолок. Дом здорово разозлился, когда он даже не повернул головы.
— Это изменило бы твое представление о нем, — наконец ответил Маркус.
— Эй, он был моим братом, но это не значит, что я был слеп. Я знал, каким упрямцем он может быть.
— Он был героем. Он был героем с того момента, когда я его встретил. И он до сих пор остается героем.
Да, это верно. Но дело не только в Карлосе. Это касается и Маркуса, и отношения к истине. Почему человек, беспредельно честный в других случаях, в тот раз решился солгать? Умолчание — та же ложь. Дому было необходимо узнать о брате абсолютно все. И теперь, когда он все узнал, он почувствовал себя совершенно разбитым, отчаянно одиноким, а еще… удивительно спокойным.
На фоне свежей боли, на фоне вновь появившейся холодной пустоты и напряжения в горле он ощутил некоторое облегчение. Карлос был обычным смертным. Дом мог не бояться стать недостойным его памяти. Они оба старались изо всех сил, но в один из дней Карлосу не хватило сил. В любой другой день то же самое могло произойти с Домом. Во время операции в долине Асфо, в тонущем «Марлине», это почти случилось…
— Отвратительно узнавать детали его смерти так много лет спустя, тем более что вам обоим еще тогда было все известно. — Дом не обвинял Маркуса. Он просто хотел убедиться, что теперь-то уж все выяснилось. Он предпочитал открыто выражать свои чувства, на что Маркус, как ни старался, никогда не был способен. — Как, по-твоему, я сейчас себя чувствую? Что еще вы от меня утаили?
— Я-то знаю, что ты чувствуешь. — Маркус сел на кровати и свесил ноги на пол. — Разве ты забыл, что отец так ничего и не рассказал мне о матери, хотя и знал, почему она исчезла?
Это событие стало самым большим потрясением в детстве Дома и самой большой тайной. Он помнил тот день, когда Маркусу сообщили, что его мать пропала.
— Так он за этим позвал тебя в тот день, когда ты оставил свой пост?
— Нет.
— Проклятие, Маркус, рассказывай, тебе самому станет легче.
Вряд ли это было честно. Дом вовсе не стремился устраивать соревнование. И Маркус не стремился: он просто хотел доказать, что и ему знакомо чувство утраты, что при всей его сдержанности и скрытности он знает, что такое боль.
— Мы были в туннелях Саранчи, искали кристаллы Имульсии для прицельного лазера. И там обнаружили тело мамы.
— Он знал, что она пошла туда? Черт!
— Да. Научные исследования проводились даже в таких запрещенных местах.
— Но почему?
— Этого я никогда не узнаю. — Маркус мог бы разразиться целой тирадой о предательстве отца и своем разочаровании, но голос его звучал так же сухо и бесстрастно, как и всегда. — Он позволил мне думать, что мама просто бросила нас.
Дом без особых затруднений мог сказать что угодно и кому угодно. Он не мог понять, как может Маркус скрывать такие ужасные воспоминания и не поделиться с друзьями, пока они не спросят напрямик?
— Прости, мне очень жаль.
— Ну вот, я свалил на тебя свое горе, и ты, вместо того чтобы переживать свои проблемы, начинаешь беспокоиться о моих.
— Чепуха, — отмахнулся Дом. — Зато теперь я знаю, почему ты не рассказывал мне о Карлосе. Ты хотел меня защитить. Он ведь просил тебя позаботиться обо мне, верно?
Маркус молча кивнул.
— И ты всегда заботился. — Дом шутливо пихнул его в грудь. — Когда ты созреешь, я хотел бы узнать, что произошло в тюрьме. Потому что ты сильно изменился.
— Еще рано, — проворчал Маркус. — Но я тебе расскажу. Когда-нибудь.
На этом их беседа закончилась. Но Дому все еще хотелось поговорить, и он отправился на поиски Берни. Она могла рассказывать о Карлосе без боли и чувства вины. Дом нашел ее за чисткой автомата.
— Хочешь, покажу карточку моих детишек? — предложил он, надеясь, что это ее не расстроит.
Берни отложила проволочную щетку и жестянку с маслом. Ткань, закрывавшая стол, была усеяна частицами существ, о которых Дом предпочитал в это мгновение не вспоминать.
— Очень хочу, — ответила Берни и отодвинула автомат.
Эпилог
Мы могли бы в полном взаимопонимании сотрудничать с землекопами, но это же люди. Они признают только собственное превосходство и стремятся захватить все в свои руки. И потому нам остается лишь война и смерть. При всей их так называемой разумности люди слепы и не видят нависшей над их головами угрозы. У нас никогда не было возможности заручиться их помощью, так что теперь мы сражаемся в одиночестве. И будем продолжать, даже если придется шагать по их трупам.
