— Входите, Брент! — весело откликнулся он.
И Брент вошел.
Но это был не тот Брент, которого он видел в последний раз.
Тот был само ликование. Освобожденная энергия.
Этот был обыкновенным худеньким мальчишкой в непомерно длинном и широком пальто, несчастным и совершенно растерянным.
Грант с тревогой смотрел, как он нетвердым шагом пересек комнату. Из кармана его пальто не высовывалась ни одна бумажка.
«Что ж, — с философским спокойствием подумал Грант, — все это очень забавно, но осечка, по- видимому, была неизбежна. Наивные любители взялись за серьезное исследование да еще надеялись что- то доказать. Если профессионалы в Скотленд-Ярде попадают в тупик, они не зовут на помощь любителей, так почему же я поставил себя выше историков? Я хотел доказать себе, что не ошибся в своей характеристике человека на портрете, и не захотел испытать стыд, узнав, что посадил преступника в кресло судьи. Однако теперь, как ни крути, придется признать ошибку и смириться с ней».
А может, ему как раз этого и хотелось. Может, в глубине души он чувствовал, что слишком уж возгордился своей проницательностью?
— Здравствуйте, мистер Грант.
— Здравствуйте, Брент.
Мальчику сейчас гораздо хуже. Он еще в том возрасте, когда верят в чудеса и обижаются на лопнувший шарик.
— Что-то вид у вас сегодня грустноватый, — сказал Грант с нарочитой веселостью в голосе. — Что-то не получается?
— Все не получается.
Каррадин уселся на стуле, мрачно уставился в окно и долго не отводил глаз от воробьев.
— Неужто вам еще не надоели эти чертовы птицы? — хмуро спросил он.
— В чем дело? Вы все-таки отыскали следы большого шума, поднятого в связи с исчезновением мальчиков еще при Ричарде?
— Хуже.
— Да? Что-нибудь опубликовали? Какое-нибудь письмо?
— Все не то. И намного хуже. Нечто весьма… весьма солидное. Не знаю даже, как вам сказать. — Брент сердито смотрел на воробьев. — Чертовы птицы… Я никогда не напишу книгу, мистер Грант.
— Почему?
— Потому что все это ни для кого не тайна. Все уже давно всё знают.
— Что знают?
— Что Ричард не убивал младенцев и все прочее.
— Знают. С каких же пор?
— Да уже не одну сотню лет.
— Возьми себя в руки, малыш. Всего-то прошло четыреста лет.
— Знаю. А какая разница? Давным-давно люди знают, что Ричард не убивал…
— Перестань хныкать и говори по существу. Когда… Когда эта реабилитация началась?
— Началась? Да когда представилась первая возможность.
— И все-таки?
— Как только не стало Тюдоров и, следовательно, прошел страх.
— Значит, с воцарением Стюартов?
— Да. Кажется, так. Некто Бак в семнадцатом веке был первым. Потом в восемнадцатом веке Гораций Уолпол, в девятнадцатом — Маркхэм.
— А в двадцатом?
— Насколько мне известно, никто ничего не писал.
— Тогда в чем дело?
— Но я не хочу быть одним из многих. У меня больше нет великого открытия!
Он так и сказал, будто написал большими буквами: ВЕЛИКОГО ОТКРЫТИЯ. Грант улыбнулся.
— Только и всего? А вы думали, великие открытия валяются на дороге? Не получилось стать первым, возглавьте новое движение.
— Новое движение?
— Ну да!
— И какое же?
— Против Тоунипанди.
Сердитое лицо Брента просияло, словно он услышал хорошую шутку.
— Глупее названия не придумаешь, — заметил он.
— Если люди триста пятьдесят лет повторяют, что Ричард не убивал племянников, а любой школьник, не задумываясь, скажет, что убил, мне кажется, Тоунипанди просто взывает к вам. У вас не будет времени скучать.
— Разве я смогу, если такие люди, как Уолпол, потерпели неудачу?
— Знаете поговорку «капля камень точит»?
— Мистер Грант, я чувствую себя сейчас ничтожнее самой крошечной капли.
— Похоже на то, должен признать. Я еще никогда не видел, чтобы человек так себя жалел. Но с вашим настроением начинать воевать с английской публикой действительно не стоит. Это работа не для слабосильных.
— Тем более что я еще не написал своей книги.
— Да нет. Хотя у многих первые книги так и остаются лучшими, наверно, потому что они самые желанные. Просто люди, даже не прочитавшие ни одной исторической книги после окончания школы, сочтут себя достаточно профессионально подготовленными, чтобы судить о вашем труде. Они обвинят вас в идеализации Ричарда, в том, что вы хотите его обелить, а поскольку это звучит менее определенно, чем реабилитация, то они так и будут говорить. Некоторые даже заглянут в энциклопедию и своей эрудицией будут разить вас наповал. Что же касается ученых мужей, то они сделают вид, будто вас и на свете нет.
— Клянусь, им придется заговорить обо мне! — воскликнул Каррадин.
— Ну вот! Это уже больше похоже на человека, который собирается завоевать империю.
— У нас не империя, — напомнил Каррадин.
— О да! — бесстрастно отреагировал Грант. — Единственная разница между вами и нами в том, что вы с помощью экономики собрали свою Америку в одном месте, а наша Британия разбросана по всему миру. А вы что-нибудь успели сделать, прежде чем ужасное открытие обрушилось на вас и сбило вас с ног?
— Две главы.
— Что же вы с ними сделали? Вы их выбросили, да?
— Нет. Но хотел. Я хотел их сжечь.
— И что вас остановило?
— Электричество. — Каррадин вытянул ноги и рассмеялся. — Мне уже лучше, брат мой, и я немедленно должен ознакомить британскую публику с несколькими касающимися ее истинами. Кровь Каррадина Первого клокочет в моих жилах.
— Весьма опасная болезнь.
— Он с такой яростью валил лес, что в конце концов обзавелся замком эпохи Ренессанса, двумя яхтами и личным вагоном. Железнодорожным салон-вагоном, В нем были такие шелковые зеленые занавески и такие деревянные инкрустированные панели, что и во сне не увидишь. А в последнее время все начали думать, и Каррадин Третий. Не исключено, что наша кровь превращается в водичку. Однако с этой минуты я уже не я, а Каррадин Первый, ибо теперь я знаю, что он чувствовал, когда хотел купить лес, а ему говорили, что это невозможно. Брат мой, дорога моя идет в гору.
— Ну что же, очень хорошо, — с непривычной кротостью согласился Грант. — Я предвидел ваше решение. — Он взял с тумбочки блокнот и подал его Каррадину. — Здесь у меня что-то вроде полицейского досье. Может понадобиться, когда будете писать заключение. — Каррадин с благоговением глядел на
