Кендис нерешительно переминалась у столика Дорин, которая даже не предложила ей сесть, борясь с желанием сбежать и никогда больше не возвращаться. Она бы, наверное, и сбежала, если бы ноги у нее не дрожали и не подгибались. Губы Кендис пересохли, и она их то и дело облизывала. При одной мысли о предстоящей встрече с Джастином ей начинало казаться, что ее вот-вот стошнит.
В то же время Кендис продолжала ощущать в себе непреклонную решимость, которая, собственно, и удерживала ее на месте. Словно тонкий стальной стержень, она не позволяла Кендис согнуться под тяжестью волнения и страха. «Я должна сделать это, если хочу вернуться на работу! – снова и снова повторяла она про себя. – Если сейчас я струшу, то – все. Я уже никогда не буду себя уважать!»
Утром Кендис проснулась, чувствуя во всем теле небывалую легкость. Казалось, еще немного – и она без малейших усилий со своей стороны воспарит над кроватью. Некоторое время она молча разглядывала потолок, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях и понять, что же случилось, что за тяжесть свалилась с ее души.
А потом Кендис осенило. Она больше не чувствовала себя виноватой, словно кто-то невидимый простил ей грехи, исцелил от тяжкой болезни. И это касалось не только Хизер. Кендис больше не испытывала гнета вины, которая преследовала ее годами. Впервые за десять лет она чувствовала, что может выпрямиться, развернуть согбенные плечи и, не пряча взгляда, идти по жизни с гордо поднятой головой, наслаждаясь вновь обретенной свободой. Нет, Кендис не забыла о том, что совершил ее отец, но она больше не считала виноватой себя.
Это открытие поразило ее. Чтобы убедиться, что ей не почудилось, Кендис намеренно испытала себя, вызвав в памяти образ Хизер. Она ожидала, что чувства вины, унижения и стыда нахлынут на нее вновь, но ничего не произошло. Даже бессильный гнев, который она испытывала всегда, когда вспоминала о поступке отца, не дал о себе знать. А ведь Кендис была уверена – это чувство вошло в ее плоть и кровь как многолетняя привычка, инстинкт, безусловный рефлекс. Но сегодня утром ничто не нарушило ее безмятежности. В душе было чисто-чисто, как в только что прибранной комнате, в распахнутые окна которой врываются свежий воздух и солнечный свет.
Кендис долго лежала, удивляясь своему чудесному преображению. Теперь, когда ничто не застилало ей глаза, она могла трезво взглянуть на свои отношения с Хизер, увидеть их такими, какими они были на самом деле, а не какими представлялись ее задавленному стыдом разуму. Наконец-то Кендис стало ясно, что она ничего не должна Хизер. Ровным счетом ничего!
Эд, лежавший рядом, проснулся и зевнул.
– Доброе утро… – сонно пробормотал он и, приподнявшись на локте, наклонился к Кендис, чтобы поцеловать ее.
– Я хочу вернуться на работу, – спокойно сказала Кендис, продолжая глядеть в потолок. – И я не желаю дожидаться конца их служебного расследования: ведь я ни в чем не виновата. Я должна вернуть себе то, что потеряла, Эд!
– Вот и хорошо, – сказал он, целуя Кендис в ухо. – В таком случае, мы сейчас же едем в Лондон!
Они позавтракали почти в полном молчании, словно боясь, что пустые разговоры могут повлиять на решимость Кендис. Всю дорогу до Лондона она сидела в напряженной позе, почти не касаясь спинки сиденья, и смотрела вперед, но дороги почти не видела: все ее мысли были заняты предстоящим разговором.
Эд завез Кендис домой, где она быстро переоделась, а потом доставил к издательству. Кендис хватило смелости войти в приемную и потребовать встречи с Джастином, но тут решимость и отвага оставили ее. И вот теперь, стоя у конторки и морщась под любопытным взглядом Дорин, Кендис лихорадочно обдумывала, что же, собственно, она скажет Джастину.
Неожиданно Кендис почувствовала себя бесконечно уязвимой; ей казалось, что столкновение с Джастином может снова нарушить ее хрупкое душевное равновесие. Ясность мысли, которую она испытывала еще утром, тоже оставила ее, и Кендис едва не заплакала от унижения.
Что, если Джастин не пожелает ее выслушать? Что, если снова назовет ее воровкой? А вдруг он вызовет охрану и прикажет вывести ее из здания?.. По дороге в Лондон Кендис тщательно обдумала все, что она должна сказать Джастину, но сейчас собственные доводы казались ей неубедительными и наивными. Нет, он не станет даже слушать ее детский лепет. Он просто прикажет ей отправляться домой и ждать окончания расследования…
При мысли об этом кровь отхлынула от лица Кендис, а в горле застрял тугой комок.
На столе Дорин зазвонил телефон. Она сняла трубку, молча выслушала, что ей сказали, и подняла глаза на Кэндис.
– Как я и думала, Джастин сейчас на совещании у руководства.
– Вот как? – переспросила Кендис, и собственный голос показался ей незнакомым, чужим. – Понятно… – пробормотала она, судорожно сглотнув.
– Но тебя просили не уходить, – холодно добавила Дорин. – Сейчас к тебе спустятся…
– Кто?.. То есть я хотела сказать – зачем? – удивилась Кендис, но Дорин только подняла брови.
Кендис снова оперлась о конторку, чувствуя, что ее лоб покрылся испариной. Что, если ей хотят предъявить официальное обвинение? Или даже передать полиции? Интересно, что наговорил Джастин Чарльзу Оллсопу? Кем ее считает Чарльз – просто недобросовестной сотрудницей или злоумышленницей, которая годами обкрадывала фирму?..
Дыхание Кендис сделалось неглубоким и частым, губы задрожали. «Напрасно я сюда явилась! – пронеслось у нее в голове. – Сидеть бы мне дома и не высовываться, но нет – захотелось побороться за правду! И вот что из этого вышло: я своими руками надела себе на шею петлю».
В дальнем конце вестибюля остановился лифт – кто-то спустился на первый этаж. Глубоко вздохнув, Кэндис приготовилась к худшему, к самому страшному. Но вот лифт отворился – и Кендис оцепенела от неожиданности и удивления. Этого просто не могло быть! Не могло!.. Она даже протерла глаза, но видение не исчезало. Через приемную к ней быстро шагала Мэгги, за ней, стуча каблучками, торопилась Роксана. Обе выглядели обеспокоенными, взволнованными, и Кендис тоже невольно напряглась.
Мэгги и Роксана остановились перед ней, и некоторое время все трое смущенно молчали. Потом Кендис прошептала:
– Это и в самом деле вы?..
