– По-моему, да, – кивнула Роксана. – А как тебе кажется, Мэг?
Кендис глядела на лица подруг с тревогой. Она была уверена, что они все еще сердятся на нее. Они не простили ее и не простят. Никогда…
– О боже, я… Мне очень жаль, девочки! – Слезы покатились по щекам Кендис. – Простите меня, если можете, я была не права. Мне следовало послушаться вас, но я… – Она судорожно сглотнула. – Понимаете, Хизер… Она была…
– Не плачь, Кендис, все в порядке, – мягко сказала Мэгги. – Хизер больше нет, она исчезла. Испарилась!..
– А мы снова вместе, – добавила Роксана, отворачиваясь, чтобы никто не видел в ее глазах слез. – Снова вместе…
Глава 21
Белая могильная плита на пригородном кладбище была совсем неприметной, почти ничем не отличаясь от сотен и сотен соседних захоронений. Она была разве что менее ухоженной, чем ее благополучные соседи: мрамор потрескался и покрылся пылью, а позолоченные буквы облезли и потускнели, но высеченная на камне надпись никуда не исчезла. Именно надпись отличала эту могилу от всех остальных, странным образом одухотворяя холодный мрамор, который иначе был бы просто камнем, выкопанным в каком-то далеком карьере и брошенным на землю среди травы.
Кендис долго смотрела на высеченные на мраморе буквы. Этого имени она стыдилась всю свою взрослую жизнь. Один звук его пугал ее настолько, что одно время она даже хотела переменить фамилию, но так и не собралась, а теперь ей казалось, что это даже к лучшему.
Судорожно сжимая в руке букет, Кендис подошла к отцовской могиле ближе. Она не была здесь несколько лет. И судя по тому, как сильно заросла травой плита, ее мать тоже приезжала сюда в последний раз очень-очень давно. Позор и гнев, огнем сжигавшие их сердца, никак не желали остывать, и в конце концов они фактически отреклись и от самого Гордона, и от его памяти. И мать, и дочь слишком хотели поскорее забыть прошлое и потому смотрели только вперед, в будущее, стараясь ни о чем не вспоминать.
Но теперь, глядя на зеленоватые прожилки мха, пробивавшегося сквозь трещины старой мраморной плиты, Кендис испытывала почти физическое облегчение. Ей казалось, что за последние несколько недель она наконец избавилась от ответственности за давние грехи, переложив вину на того, кто был действительно виноват, и теперь могла вздохнуть свободно.
Удивительно, но вместе с этим освобождением к ней вдруг пришли прощение и любовь. Да, Гордон Брюин совершил преступление, но ведь у него были и другие качества, о которых она просто не позволяла себе помнить. Ее отец был остроумным, веселым, ласковым человеком, и люди чувствовали себя с ним непринужденно и легко. Он был жизнерадостным, импульсивным, щедрым, умел радоваться жизни и всему тому, что было в ней хорошего.
«Да, – подумала Кендис, – Гордон Брюин причинил людям много зла, много боли и страданий, но вместе с тем он дарил окружающим радость». Как ни парадоксально, но это действительно было так. Где бы он ни появлялся, вместе с ним в комнату как будто входили свет, радость, веселье. А еще он подарил своей дочери удивительное, волшебное детство. На протяжении всех восемнадцати лет – до самой его смерти – Кендис чувствовала себя окруженной заботой, любовью и была счастлива. Целых восемнадцать лет счастья – разве это пустяк? Нет, ее отец не был злым человеком. Просто у него были свои слабости, недостатки, но у кого их нет? Веселый, щедрый, любящий – и вместе с тем бесчестный, алчный, безжалостный: на каких весах можно взвесить эти его качества?..
И, глядя на высеченные на камне буквы, Кендис вдруг почувствовала, как ее душа наполняется нерассуждающей, детской любовью к отцу.
Наклонившись, она положила на мрамор цветы – крупные красные гвоздики – и выдернула несколько кустиков подорожника, выросших у самой плиты. Еще несколько минут Кендис неподвижно стояла над могилой, молча склонив голову, потом круто развернулась и зашагала по едва заметной в траве дорожке к кладбищенским воротам, где ее ждал Эд.
– А где же вторая крестная мать? – с тревогой спросила Пэдди, подходя к Мэгги в шелесте и шорохе голубого крепового платья. – Почему ее до сих пор нет? Надеюсь, она не опоздает?
– Я уверена, Кендис уже едет, – спокойно ответила Мэгги, застегивая последнюю пуговичку на крестильной рубашечке Люсии и беря девочку на руки. – Ну, что скажешь?
– О, Мэгги, она похожа на маленького ангелочка! Иди ко мне, моя маленькая!
– В самом деле – неплохо, – согласилась Мэгги, передавая дочку свекрови, и поправила пышную кружевную отделку на рубашке. – Эй, Рокси, иди сюда, взгляни на свою крестницу!
– Ну-ка, ну-ка посмотрим… – проговорила Роксана, вплывая в комнату. На ней был приталенный черный с белым костюм и широкополая шляпа со страусовым пером. – Очень мило, – вынесла она свой вердикт, критически осмотрев девочку. – Нет, в самом деле очень-очень неплохо, хотя чепчик мне не нравится. Не слишком ли много лент и бантиков?
Мэгги многозначительно кашлянула:
– Пэдди была настолько любезна, что сшила и украсила этот чепчик своими руками. Ведь он должен подходить к рубашке, а в магазинах никогда не найдешь того, что нужно. Кроме того, я… мне очень нравятся ленточки и бантики.
– Все мои мальчики крестились в этой рубашке! – с гордостью вставила Пэдди.
– Гм-м… – протянула Роксана, с новым интересом разглядывая рубашку. – Что ж, это многое объясняет… Она выразительно посмотрела на Мэгги, и та вдруг рассмеялась беззаботно и весело.
– Как ты думаешь, Пэдди, из ресторана привезут салфетки, или нам нужно было купить свои? – спросила она.
– Честно говоря, не знаю, – ответила Пэдди, передавая Мэгги девочку. – Но если хочешь, я им позвоню и все выясню.
– Если тебя не затруднит…
