Утром я проснулся в пустом доме. На кухонном столе Джейсон оставил записку — сообщил, что поехал закупать провизию для барбекю.
«Вернусь не раньше полудня». Времени половина девятого, выспался я отлично, но отпускная лень цепко держала за пятки.
Дом эту лень лишь лелеял. Гроза миновала, ситцевые шторы колыхались от лёгкого сквозняка. Солнечные лучи выискивали дефекты в поверхности кухонных рабочих поверхностей. Я позавтракал у окошка, следя за ползущими по небу в полном парусном вооружении облаками.
В десять с небольшим в дверь позвонили. У меня ёкнуло сердце: а вдруг Диана? Если она ночью решила приехать… Но вместо Дианы за дверью стоял «Майк-газонщик» в бандане и майке-безрукавке, готовый приступить к стрижке газона и зашедший лишь справиться, не спит ли народ в доме. Он, мол, не хочет никому мешать, но газонокосилка тарахтит — будьте-нате, так что если не все проснулись, то он может и попозже зайти. Я заверил его, что уже не сплю, и через несколько минут парень ехал по контуру газона в древнем зелёном «Джоне Дире», вонявшем, как эскадрилья истребителей, и грохотавшем примерно так же. Ещё чуть сонный, я задумался, как эта косовица выглядит с точки зрения окружающей нас Вселенной. Для Вселенной Земля представляла собою планету, застывшую в почти полной неподвижности. Травинки, срезаемые косилкой, росли в течение столетий, солидно и неспешно, можно сказать, «эволюционировали». Майк, сила природы, рождённая за пару миллиардов лет, медленно, но верно срезал их, и они, отделённые от корней, почти неподвижно застывали в воздухе, удерживаемые силой земного тяготения, много-много лет парили между Солнцем и Землёй, глиной Мафусаиловой, в которой рылись черви, в то время как в дальних галактиках рождались и погибали империи.
Джейсон, конечно, прав, в это трудно поверить. То есть поверить-то легко во что угодно, люди легковерны, но принять в качестве фундаментальной истины… Я уселся на крыльцо, подальше от гремящего «Джона Дира», тянул носом наркотический свежий воздух, по-стариковски наслаждался солнышком, пусть даже и фиктивной пустышкой, принимал положенную мне неопасную дозу радиации, отфильтрованную «Спином», в мире, в котором столетия растрачивались как секунды.
Чушь собачья — и в то же время истинная правда.
Снова вспомнилась медицинская школа, трупы в секционном зале, о которых я рассказывал Джейсону. Кэндис Бун, моя бывшая почти невеста, посещала класс анатомии вместе со мной. Занятия она переносила стойко, но потом… Человеческое тело, вместилище любви, ненависти, смелости, трусости, души, духа — её трактовка — и этот бурдюк перепутанных синих и красных несообразностей. Таким вот образом. И нас жестоко, против воли волокут к смерти.
Но мир таков, каков есть, и с ним не поторгуешься. Это уже я ей сказал.
Она упрекнула меня в холодности. Что поделаешь, но ни до чего умнее я не додумался.
Утро не спеша переходило в день. Майк дотерзал газон и отбыл, оставив после себя влажную, пахнущую свежескошенной травой тишину. Через некоторое время я как будто очнулся, позвонил матери в Вирджинию, где погода, по её словам, оказалась хуже, чем у нас в Массачусетсе. Ночью пронёсся ураган, свалил кучу деревьев, порвал электропровода и оставил на память густой облачный покров. Я сообщил ей, что благополучно добрался до дачи И-Ди. Она спросила о Джейсоне, хотя, скорее всего, недавно его видела в «большом доме».
— Старше стал. Взрослее. Но всё тот же Джейсон, — заверил я её.
— Китай его не беспокоит?
С момента Затмения мать моя пристрастилась к Си-Эн-Эн, и не потому, что полюбила информацию, и уж, конечно, не для удовольствия, а просто чтобы поддерживать в себе уверенность, что судьба не выкинула ещё какой-нибудь поганый фокус. Так мексиканский пеон косит глазом на нависший над селением вулкан, надеясь не увидеть дыма. Китайский кризис пока что не вышел за дипломатические рамки, сказала она, хотя сабли и побрякивают. Столкнулись лбами из-за предполагаемых запусков.
— Джейсона спроси, Джейсона. Он тебе всё растолкует.
— Тебя И-Ди насчёт кризиса просвещал?
— Куда там! Разве он снизойдёт… Кэрол делится эмоциями.
— Что от неё толкового узнаешь!
— Нет, Тай, не греши. Она пьёт, верно, но дурой её не назовёшь. И меня тоже, кстати.
— Да я и не называл.
— О Джейсоне и Диане я в последние дни узнаю, в основном, от Кэрол.
— Она не говорила, собирается Диана в Беркшир? От Джейса толку не добиться.
Мать ответила не сразу:
— От Дианы в последнее время не знаешь чего ждать.
— То есть как?
— Ну, так, вообще… Учится плохо. С полицией нелады.
— С полицией?
— Нет, не подумай, что она банки грабит, но за беспорядки во время демонстраций этого «Нового царства» её уже пару раз задерживали.
— Царства? Нового? С чего её вдруг на демонстрации потянуло?
Ещё пауза:
— Знаешь, Джейсон тебе лучше бы объяснил.
Конечно, объяснит. Не отвертится.
Она закашлялась. Я представил себе, как она, зажав ладонью микрофон трубки, деликатно отвернулась, и спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Устала.
— Врач что говорит? — В последнее время её лечили от анемии. Заставляли глотать кучи таблеток «с железом».
— Да ничего нового. Просто я уже старуха, Тай, никуда не денешься. Это с каждым случается. — Небольшая пауза. — Подумываю покончить с работой. Если это можно назвать работой. Близняшки разъехались, остались Кэрол да И-Ди, а его и дома-то не бывает, всё в Вашингтоне да в Вашингтоне.
— Ты им сказала, что собираешься уволиться?
— Пока нет.
— Не представляю себе «большого дома» без тебя.
Она засмеялась, но как-то невесело:
— Наелась я уже этим «большим домом».
Но больше она об увольнении не упоминала. Наверное, Кэрол отговорила её.
Джейс, наконец, вернулся. Джинсы висели на нём, как паруса, обвисшие в отсутствие ветра, футболку пятнали призраки неотстирывающихся пятен.
— Тай, поможешь мне с барбекю? — крикнул он мне с порога.
Я вышел с ним на задний двор. Печка для барбекю работала на стандартном газовом баллоне. Джейсон такими в жизни не пользовался, я тоже. Он открыл кран, нажал кнопку зажигалки и вздрогнул от вспышки. Потом повернулся ко мне:
— У нас бифштексы. У нас бобы-ассорти. В городе в дели-лавку заскочил.
— А на закуску комары?
— Не должно быть. Весной опыляли. Проголодался?
И правда, несмотря на полное безделье, я умудрился нагулять аппетит.
— Мы на двоих готовим или на троих?
— Ещё не звонила. Может, вечером брякнет. Конечно, на двоих.
Я кинул приманку:
— Если китайцы не пожалуют.
Джейсон клюнул:
— Да брось ты, Тай. Это уже даже и не кризис. Всё урегулировано.
— Ну и слава Богу. — Так я в один и тот же день узнал и о кризисе, и о его разрешении. — Мне мать сказала по телефону. Она узнала из новостей.
— Китайцы хотели шарахнуть по объектам над полюсами ядерными ракетами. Они воображают, что, разрушив эти образования, снимут барьер. Великая радость! А велика ли вероятность того, что технология, способная манипулировать временем и гравитацией, чувствительна к нашему вооружению?
— Так что, мы пугнули китайцев, и они отступились от своей затеи?
— Можно и так сказать. Но и пряник им предложили. Пригласили поучаствовать.
— Не понимаю.
— Предложили участие в нашем проекте спасения общечеловеческой шкуры.
— Джейс, ты меня пугаешь.
— Дай-ка мне вон те щипцы, пожалуйста. Извини, я понимаю, что тут не всё ясно. Но мне вообще-то не положено разговаривать на эти темы. Ни с кем.
— То есть для меня ты уже сделал исключение.
— Для тебя я всегда делаю исключение. — Он улыбнулся. — Давай после обеда поговорим.
И он окунулся в дым и чад гриля.
Администрации двух подряд президентских сроков пресса поедом ела за пассивность в отношении Большого Барьера. Но критика эта ни на чём не основывалась. Если и существовала какая-то практическая возможность что-то предпринять, то никто об этой возможности не догадывался. Любая же агрессивная акция, вроде задуманной китайцами, грозила непредсказуемыми последствиями.
«Перигелион» предложил качественно иной подход.
— Мы отказались от методов грубого воздействия, — сказал Джейс. — Не драка, не кулачный бой, а дзюдо. Использование превосходящей массы и инерции противника. Такой подход мы применим и к «Спину».
Мы сидели в кухне, он рассказывал и точными хирургическими движениями кромсал свой хорошо прожаренный бифштекс. Мы сидели за столом, а в москитную сетку, затягивавшую распахнутую заднюю дверь, бился здоровенный жёлтый шмель, похожий на клубок шерсти.
— Попытайся увидеть в «Спине» не угрозу, а возможность.
