— Угощение было великолепным, — ответила Элли. Она почувствовала мощную мужскую силу, исходящую от него. Вот это мужчина! — пронеслось у нее в голове, и как странно, что он ей совсем не нравится… — Спасибо. Спокойной ночи.
И тут Джеймс взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Когда он наклонился к Элли, ее губы раскрылись — то ли в немом протесте, то ли в ожидании. Неужели это я? — не узнавала себя Элли. Неужели я хочу этого мужчину? Разве можно поверить в такое? Но ее тело говорило за нее. Она подалась вперед и прижалась к Джеймсу. Их губы слились в поцелуе. Она почувствовала, что соски ее грудей набухли под платьем, и ее пронзило такое острое желание, какого она никогда раньше не испытывала. Она была готова отдаться Джеймсу тут же. Элли поняла, что теряет контроль над собой, и резко отстранилась от него. Все ее тело дрожало.
— Вы что, обычно всегда так прощаетесь? — спросила она, пытаясь говорить непринужденно.
— Нет, обычно не так, — сказал Джеймс. — Обычно женщины пускают меня к себе домой.
— Могу поверить. К сожалению, сегодня этого не случится.
Голос ее звучал искренне, но она подумала об Аманде и о том, что, возможно, упустила что-то чрезвычайно важное в жизни.
— Увидимся в четверг.
Джеймс кивнул ей и пошел к машине, а она еще постояла у двери, наблюдая, как он прошел по тропинке, сел в машину и уехал.
Было ясно, что отец спит, так как дом был погружен во тьму, и Элли не стала зажигать свет. В темноте она могла считать себя невидимой. Ей пришлось сделать огромное усилие над собой, чтобы вновь стать доктором Элеонор Миллз, блистательным врачом-педиатром — доктором, с волосами, собранными в пучок, в строгом костюме и белом халате поверх него, проходящим по больнице, разговаривающим с пациентами. И представить себя ужинающей с Генри, в уютной обстановке, в полном согласии, без дурацких споров.
Неужели Джеймс Келлерн поцеловал ее?
Ей захотелось очутиться опять в Лондоне, хотя бы только на один день. Ей было необходимо это. Она чувствовала опасный край перед собой и знала, что эта опасность находится не снаружи, она была внутри ее. Лондон и Генри — вот что ей сейчас нужно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Конечно, Джеймс понимал, что предлагать Элли лететь с ним в Лондон было ошибкой. Его первоначальное желание задержать Элеонор здесь, пока не поправится ее отец, теперь переросло в любопытство: что представляет из себя эта эффектная молодая женщина, которая с давних пор была его соседкой?
И какого же дьявола любопытство так сильно овладело им?
Он ехал домой в чрезвычайном раздражении, потому что не мог заставить себя перестать думать об этой проклятой женщине.
Ведь он действительно не лгал, когда говорил ей, что его попросту не привлекают женщины ее типа. Он уже обжегся один раз и теперь, прежде чем зайти в отношениях с женщиной слишком далеко, сначала выяснял, не помешана ли она на карьере. Нельзя сказать, что ему нравились только легкомысленные, но все его нынешние подружки, в общем-то достаточно приятные, отнюдь не были высокообразованными.
Когда Джеймс приехал домой, дом был погружен во тьму. Он поднялся наверх по лестнице, даже не попытавшись включить свет. Обычно женщины занимали небольшое место в его мыслях, фактически они стояли далеко позади мыслей о работе. Но сейчас… Если он будет думать о своей жене, то сможет найти в Элли что-то общее с ней и тогда избавится от непрошеных мыслей.
Обычно стоило ему подумать об Антонии, как он сразу приходил в плохое расположение духа. Джеймс обнаружил, что с трудом может вспомнить что-либо хорошее из жизни с ней, хотя, конечно, понимал, что хорошее должно было быть, иначе они просто никогда не вступили бы в брак. Но дело в том, что ссоры у них случались слишком часто и большинство этих ссор происходило из-за того, что Антония была влюблена в свою карьеру. К тому же у нее не было в голове такого выключателя, который есть у многих людей и который позволяет им забыть о работе, как только они переступают порог своего дома.
— Вот и вы, Элли Миллз, точно такая же, — сказал Джеймс вслух.
Даже еще хуже, подумалось ему. Врачи, в особенности высококлассные специалисты, вообще никогда не могут забыть о работе. Вероятно, она почти не думает ни о чем другом, кроме своей работы. Джеймс даже живо представил, как Элли проводит время с Генри, как они с увлечением обсуждают болезни и пациентов.
Все-таки, наверное, она довольно скучная особа. Скучная и эгоистичная. Он был очень удивлен, когда старый доктор Миллз запретил ему сообщать о случившемся с ним ударе единственной дочери. Джеймсу пришлось чуть ли не силой заставить Элли остаться здесь на какое-то время, и даже теперь, уже находясь тут и видя состояние отца, она ждет не дождется момента, когда уедет отсюда. Как бы ни выглядела деловая женщина, все сводится к одному: она помешана на своей работе.
Тем не менее ближайшие несколько дней эти дурацкие мысли продолжали приходить ему в голову, причем в самые неподходящие моменты. Так, например, в среду, в полдень, когда помощник Джеймса, Ричард, докладывал ему об особо удачных встречах с клиентами, он совершенно его не слушал.
— Как вы себя чувствуете? — встревоженно спросил помощник. — Кажется, вы слегка невнимательны.
— Да нет, Ричард, это, наверное, из-за погоды. А может, я начинаю заболевать.
Тот посмотрел на него обеспокоенно.
— Да что вы? А то уж я начал подумывать, что вы потеряли интерес к делам.
— Быть того не может! — воскликнул Джеймс с энтузиазмом. Впоследствии он пытался вспомнить, на что же именно согласились эти клиенты. Но так и не вспомнил.
— Ну и отлично, — улыбнулся Ричард. — Может быть, вам следует полежать в постели пару дней и изгнать эту болезнь или что бы там ни было. Лондон от вас никуда не убежит.
— Лондон? Не убежит?
Тут Джеймс понял, что просто замечтался об этом дурацком полете с этой дурацкой женщиной. И это не прибавило ему хорошего настроения. Он попытался заставить себя рассмеяться и ответил Ричарду:
— Вы слишком обо мне беспокоитесь, Ричард. Видимо, начинаете стареть.
Ричард был только на четыре года старше его, но разница в возрасте всегда служила причиной шуток между ними.
— Ну что ж, раз вы решили ехать, — заметил Ричард улыбаясь, — постарайтесь не перенапрягаться. Не употребляйте вина, женщин и не пойте песен.
— Не знаю, не знаю, — сказал Джеймс тоже с улыбкой, хотя для этого ему пришлось сделать над собой усилие — в тот самый миг он думал о длинных светлых волосах Элли. — Вообще-то вино, женщины и песни обычно считаются лучшим лекарством от всех болезней.
Ричард был счастливо женат, у него было четверо детей, и, похоже, он сильно завидовал взаимоотношениям Джеймса с противоположным полом.
Вечером Джеймс подумал, что ему тоже есть чему позавидовать в жизни своего помощника. Например, его счастливому браку. Джеймсу казалось, что он давно покончил со всеми мыслями о браке. Сейчас, однако, ему стало интересно, что это за состояние — счастливый брак.
Когда утром он увидел Элли, ему стало ясно, что его любопытство по отношению к ней сохранилось. Может, причина тому — то, что у него последнее время не было женщин? А может то, что она сильно отличалась от тех, других женщин, которых он видел в последнее время? — размышлял Джеймс.
Когда он незадолго до семи подъехал к дому Элли, она уже ждала его. Ее волосы были собраны в пучок, одежда была как раз такой, какую он ожидал увидеть на докторе. Серый длинный жакет, под ним — хлопковая рубашка и юбка. Ничего чересчур модного или слишком откровенного. Единственно, чего ей не хватало — это стетоскопа и очков и, конечно же, служебного белого халата.
— Ну что, едем? — спросила Элли.
— Да, только я хотел бы попрощаться с вашим отцом, у нас еще есть время.
