как острая сталь вонзились в Габи с холодной враждебностью, рассекая тонкую скорлупу ее напускного спокойствия.
Профессиональная улыбка замерла на губах Габи, и она ощутила беспокойный холодок, идущий от влажных прядей на затылке. Она снова принялась терзать дверную цепочку, словно желая вернуть самообладание с помощью ее металлических звеньев.
— Итак, чем я могу вам помочь? — спросила Габи все так же хрипло.
— Может быть, мы начнем с того, что вы откроете мне дверь?
Габи впервые уловила слабый иностранный акцент в интонациях его произношения, которое в остальном было просто идеальным. Конечно, с такой кожей, с такими волосами он мог быть кем угодно, но только не среднестатистическим, заурядным англичанином. И в любом случае, добавила она про себя, и смятение охватило ее еще сильнее, какой бы безупречной ни была его внешность, он не был джентльменом.
— Да, конечно…
И так как она все еще колебалась, он произнес, немного растягивая слова:
— Я думаю, что мне не следует вводить вас в заблуждение. Я не являюсь вашим клиентом.
— Пациентом, — холодно поправила Габи.
Мужчина равнодушно пожал плечами.
— И меня не интересуют ваши познания в медицине, хотя… э… я уверен, что вы — прекрасный врач.
Откровенная наглость, прозвучавшая в его словах, задела Габи, и она почувствовала, как ее светло- золотистую кожу заливает румянец.
— По крайней мере, скажите, кто вы и чего хотите, — потребовала она.
— Не волнуйтесь, мисс Холм, — на его тонких губах появилась странная усмешка, — у меня нет никаких намерений относительно вас лично. Я здесь исключительно по делу.
— По делу? — внутренне содрогнулась Габи. — По поводу аренды?
— Ну, разве что косвенно.
Что мог означать подобный ответ?
Габи насторожилась.
— Но — в воскресенье утром? Надеюсь, это может подождать до завтра. Я могу встретиться с вами в…
— Боюсь, что завтра не получится. — Мужчина тряхнул головой. — Нам надо поговорить сейчас.
— Я думаю, что у нас вообще не получится разговора, — возразила Габи. Она собиралась спросить совета у Рори по беспокоящему ее вопросу об аренде. В конце концов, он был ее адвокатом. Но сейчас она решила сделать вид, что у нее нет времени. — Я собираюсь завтракать. А завтра…
— Очень сожалею, — вкрадчиво произнес мужчина, хотя по его лицу нельзя было сказать, что он о чем-то сожалеет, — но это невозможно. Завтра в это время я должен быть в Венесуэле.
— В Венесуэле? — Серые глаза Габи округлились. — Вы хотите сказать, что вы из посольства?
— Я связан с посольством.
— Но почему вы сразу не сказали мне об этом, сеньор?.. — Она вопросительно посмотрела на мужчину.
— Эстрадо, Луис Эстрадо.
— Хорошо, сеньор Эстрадо, — попытка улыбнуться не слишком удалась Габи, и она просто сняла с двери цепочку, — заходите.
Поднимаясь по лестнице, Габи испытывала нечто среднее между опасением и странным предчувствием. Впрочем, думала Габи, это не имеет никакого значения. Ведь встреча с этим человеком ничего не может изменить в ее жизни. И все-таки…
Вначале постоянные стычки с матерью Рори изводили ее:
— Но, моя дорогая, — говорила та, — каждый человек должен иметь свою семью. В конце концов, и твоя родная мать, и приемная, они обе из Венесуэлы. Значит, ты наполовину из Южной Америки.
Она произносила это так, будто южноамериканское происхождение было тем, чего следует избегать порядочной семье, и Габи тогда с трудом удалось сдержаться, чтобы не стукнуть кулаком по изящному обеденному столу из красного дерева и не крикнуть:
— Господи, да я и не собираюсь выходить замуж за вашего драгоценного сыночка! Хотя он и достаточно хорош, какое вам дело до моего происхождения?
Вместо этого она только вежливо произнесла:
— В какой бы стране ни родилась моя мать, миссис Форсайт, я считаю себя истинной англичанкой.
В конце концов, Габи уступила и связалась с посольством, но затем начисто об этом забыла. И сейчас, понимая, что она, наконец, может узнать что-то о своей семье, Габи отнюдь не чувствовала себя такой спокойной и невозмутимой, какой желала казаться. Нельзя сказать, что ей хотелось установить контакт со своей семьей, если кто-то из ее родственников еще остался жив, или что-то сделать для них. Вовсе нет. Это было бы лицемерием после того, как с нею поступили.
Войдя в маленькую уютную гостиную, Габи раздвинула бледно-голубые бархатные шторы, и когда комната наполнилась лучами утреннего света, она прислонилась к стене, скрестив руки на груди.
— Ну а теперь, сеньор Эстрадо, не будете ли вы любезны, сообщить, зачем приехали сюда? — «И когда уберетесь отсюда», хотелось добавить ей, но эти слова так и не прозвучали.
— Ну, зачем же спешить, сеньорита Холм?
Перед тем как войти, он весь горел от нетерпения, теперь же, оказавшись внутри, расслабился и успокоился. У Габи, наоборот, нервы были напряжены до предела, и она чувствовала себя мышью, к которой крадется кот.
— Простите, — произнесла Габи ломающимся голосом, — но повод для спешки все-таки есть.
Вместо ответа мужчина опустился на диван. Откинувшись на его спинку, он расстегнул пиджак и ослабил узел галстука.
— Ах, вы даже расселись, — проговорила Габи тоном, который даже ее удивил своей язвительностью.
Вообще-то она была терпелива и любезна даже с самыми требовательными и вспыльчивыми пациентами, спокойно выслушивая всяческие нарекания в свой адрес, но только не сегодня утром, и не с этим человеком, разглядывающим сейчас ее костюм, слегка влажный от соприкосновения с наспех вытертым телом и оттого плотно обтягивающий — и подчеркивающий, нет, скорее даже увеличивающий грудь и изгиб между талией и мягкой округлостью бедра.
Наконец он поднял глаза и посмотрел на ее лицо. Что-то в этом взгляде, сумрачном и отчужденном, заставило ее сердце учащенно забиться, отчасти от страха, а отчасти от непонятного возбуждения.
Но странное выражение лица неожиданно исчезло, и мужчина участливо продолжил:
— И пожалуйста, не волнуйтесь. Вам не, о чем беспокоиться.
— Я совершенно спокойна. — В голосе Габи чувствовалась неуверенность, порожденная неожиданно возникшим, словно ветер от дальнего лесного пожара, ощущением.
— В конце концов, мы уже поняли, что у нас есть по крайней мере, одна общая черта.
— Да?.. — Пальцы Габи отпустили бахрому занавески. — Какая же? — Она заставила себя посмотреть в глаза гостю, и у нее вырвался невольный смешок. — Я полагаю, вы имеете в виду, что мы оба рано встали в это воскресное утро?
— И это тоже. Но, кроме того, мы оба предпочитаем спать обнаженными.
Щеки Габи залились краской от возмущения и гнева. Ей вновь вспомнилась унизительная сцена у окна. Она поняла, что этот тип просто хочет вывести ее из себя, и решила не поддаваться на провокацию.
— Вас не касается, как я сплю, сеньор Эстрадо, — надменно заявила Габи, тряхнув каштановыми локонами, — но к вашему сведению, когда вы пришли, я принимала ванну.
— А… понимаю, — в его глазах читалась насмешка, — и очень сожалею.
— Позвольте кое-что объяснить вам, — Габи почувствовала, что, несмотря на все усилия, начинает злиться. — В вас есть то, что я больше всего ненавижу в высокомерных и самовлюбленных
