— А я стенку вареньем намазал, он и прилип. Стал проситься на волю, и я договорился — они помогают нам, я их отпускаю.
— Спасибо тебе.
— Э! Алмыса благодари. Он мог и не согласиться.
— Зернова дура!
— Мы все здесь дураки. Живем, не зная места, куда приезжаем. А везде свои законы, своя история. Ее просто надо знать, тогда не станешь попадать в разные переделки.
— Слушайте, Максимихина нет!
Ромка дергался. Его как-то вело во все стороны. Он клонил голову то к правому плечу, то к левому, правая нога у него все время подламывалась в колене.
За дверью таилась темнота. Огоньки улетели, забрав с собой последний свет. Все трое смотрели в эту черноту, ничего не видя.
— Я пошел, — шагнул к двери Ромка.
— Постой! — схватила его за руку Таня.
— Он просто заблудился, — освободился Разоренов.
— Он пошел к дракону! Сам! — напомнила Таня.
И не просто пошел. Он их бросил. В тот момент, когда напали змеи.
Над головой заговорил молодой гром.
— Второй раз за сегодня, однако, — проворчал Сарымай.
За дверью что-то заскрежетало, завздыхало, воздух качнулся. Ромка пригнулся, чтобы лучше было видно. Тьма приблизилась к нему. А потом выплюнула из себя Макс Макса. Был он взлохмачен, растрепан, словно его там основательно пожевали. Но, без сомнения, он был жив.
— Ты где застрял? — кинулся к нему с кулаками Ромка.
— Спокойно! Цветы и объятия потом, — отстранил его Макс Макс.
Над их головами полыхнуло, близкий гром заставил втянуть головы в плечи.
Все посмотрели наверх. Но отсюда, от бывшей мельницы было плохо видно.
— Я знаю, откуда надо смотреть!
Таня пробежала несколько шагов вперед, поднялась по знакомым ступенькам на холм с липами. Едва она встала так, чтобы Олевисте была видна целиком, молния ударила почти в самый шпиль. Электрическая пятерня протянулась к кресту, но тут ее словно перечеркнула быстрая тень.
— Смотрите, смотрите! Полетел!
— Ну, какой же это дракон? — Ожич стоял, засунув руки в карманы. — Это просто… ветер.
— Почему ветер?
Гром ворчал, но над башней уже ничего не было.
— Показалось. — Сарымай встал ближе к липе, чтобы на него меньше капало.
— Ага, — довольно заулыбался Макс Макс. — Показалось.
— Как показалось? — Таня глянула на парней, но они все смотрели каждый в свою сторону. Сарымай поглаживал шершавый ствол старой липы, Макс Макс изучал землю под ногами. Ромка напряженно вглядывался в друга.
— А ну вас! — махнула рукой Таня и побежала к ступенькам. До гостиницы близко. Пробежать по улице Пикк, свернуть около магазина марципанов — и вот она, их арка.
— Однако, — вздохнул Сарымай, снова погладил кривой ствол и прямо по склону пошел в Старый город, который так ему понравился и который не спешил открывать ему свои секреты.
Когда все ушли, Макс Макс победно усмехнулся.
— Где ты был? — Разоренов подошел ближе.
— Ты дракона видел?
— Не видел.
— И я не видел. Но я был в помещении, где он сидит. Смотри, что нашел!
Макс Макс показал большой перстень, потемневший от времени, с красным камнем.
— Дорогое небось?
— Кто его знает? Теперь будет мое.
— Мож, вернуть? Если оно местное? На границе еще застопорят.
— Сейчас все брошу и пойду обратно в подземелье. Было ваше, стало наше!
Он сунул находку в карман.
— Слушай, а как же… это… — Разоренов не мог отвести глаз от кармана, где лежала находка. — Ну, в сказках? Кто у дракона чего возьмет, сам в дракона превратится?
— Ты мне еще сказки рассказывать будешь! — фыркнул Макс Макс.
Выглянув из-под липы и убедившись, что дождь почти перестал, он отправился в гостиницу. Ромка как привязанный пошел за ним. Макс Макс всегда был странный. И он был его другом.
— Как легко детей брать на тщеславие, — усмехнулся Рява, откидываясь на спинку лавочки.
— Он его выкинет, — Эдик насупленно смотрел вслед уходящим друзьям. С липы капало, но молодой экскурсовод не пытался спрятаться от дождя.
— Он его отвезет домой и вскоре вернется, чтобы стать драконом. Ты проиграл.
— Он еще не вернулся.
— Недолго ждать!
— Вот тогда и завершим спор.
— Мне торопиться некуда. Твое кольцо у него.
Эдик сбежал по ступенькам. Ему еще надо было найти Хельгу. А Рява остался. Вечер. Ему пора возвращаться на мельницу.
Зоя Игоревна не любила детей. И зачем она пошла в педагогический? Пять лет учебы, летняя практика в лагере — и все для того, чтобы понять, что в профессии она ошиблась. Было во всех этих детях что-то раздражающе-неправильное. Она приказала им сидеть дома, запретила выходить из гостиницы. И куда их понесло? А на улице, между прочим, дождь. Сейчас придут в мокрых ботинках, продрогшие, завтра у половины будет простуда. Нет, она не любила детей. Хотя в простуде тоже была своя прелесть — никто никуда не пойдет.
Зоя Игоревна медленно прошла по коридору.
Свет, что ли, выключили? Сумрачно и как будто стыло, словно из всего большого трехэтажного здания выкачали душу, и теперь он стоит потерянный, всеми забытый.
В столовой одинокий Хазатов колдует над электрическим чайником. Он нажимает на клавишу, белый чайник озаряется слабым красноватым светом, закипая, подрагивает. Щелкнув, клавиша нехотя гаснет. И тогда Альберт снова заставляет чайник работать. Он ненадолго загорается, освещая тревожным красным светом протянутую к клавише руку, склоненное лицо, мятую футболку.
Зоя Игоревна идет прочь от столовой, на ходу заглядывая в комнаты. Пусто, пусто, пусто…
Как же она не любит детей!
В угловой, маленькой и неудобной комнатке, где крыша идет на скат, скрадывая половину пространства номера, спала Олёнка Кожина. Она подложила под щеку кулак, отчего ее лицо слегка перекосилось, рот приоткрылся. На подушке сидит заяц. Тот самый, что она вчера искала.
Примечания
1
