мы близки к совершенству. Там, девочки, придется забыть о холоде, не обращать внимания на провокации, оставаться сконцентрированными — скон-цен-три-ро-ван-ны-ми! Быть лучше всех. Я знаю, что вы это можете! Но я жду от вас дерзновения! Дерзайте! Пользуйтесь любой возможностью, чтобы оказаться впереди с криком «Банзай»!
Альбер окинул своих подопечных взглядом пламенного трибуна. Девушки сидели, склонившись над буклетами. Некоторые пассажиры, явно позабавленные, смотрели на Альбера, ожидая продолжения.
— На данный момент это все, что я хотел вам сказать, — добавил он.
После чего повернулся и снова наклонился к Анжеле:
— Нам предстоит напряженная неделя!
Анжела медленно подняла глаза:
— Альбер…
— Да?
— Заткнитесь.
Он заткнулся.
Когда тренер, покачивая головой, вернулся на свое место, Анжела заметила устремленные на нее любопытные взгляды. Из дюжины участниц победоносной команды, направляющейся на Европейский чемпионат мажореток 1975 года, лишь одна ее крестница Жозетта смотрела на нее сочувственно. Незадолго до того Анжела дала обещание своей лучшей подруге, матери Жозетты, присматривать за ее дочерью, и теперь спрашивала себя, поможет ли ей это обещание преодолеть свою криофобию.
Затем Жозетта вслед за остальными принялась изучать содержимое конверта. Стараясь не показать удивления, она в третий раз взглянула на фотографию кубка. Осеняющие его крылья богини Победы были на фотографии подрисованы фломастером, отчего выглядели гигантскими. К тому же они были позолочены с помощью специальных блесток. Жозетта провела по ним кончиком пальца. Кажется, они были приклеены. Она незаметно выяснила, что только на ее конверте были написаны имя и фамилия: он именно для нее предназначался. Под фигурой Победы золотыми буквами было написано одно-единственное слово: «ТЫ».
Из громкоговорителей послышался треск. Жозетта, словно застигнутая врасплох воровка, быстро спрятала конверт. Пилот объявил, что самолет готовится совершить посадку и что температура воздуха в Осло «всего-то» двенадцать градусов ниже нуля.
Поправляя сбившийся плед, Анжела чувствовала, как ее охватывает паника: двенадцать градусов мороза были для нее равносильны вечной мерзлоте. Ей казалось, что, едва лишь сойдя с трапа, она хрустнет и раскрошится, как тонкий ломтик зажаренного в масле картофеля. Кто, в самом деле, способен выживать при такой температуре?
Паника усиливалась с каждой минутой. За иллюминатором была сплошная чернильная тьма. Если раньше крыло самолета четко вырисовывалось на фоне неба, то теперь оно полностью погрузилось в темноту, и лишь крошечный слабый огонек дрожал в полярной ночи — как некое предостережение свыше. Анжела в тревоге взглянула на часы. Еще только полдень… Сосед объяснил ей, что в это время года приходится довольствоваться лишь несколькими часами скудного солнечного света в день. Она мысленно проклинала своего босса, свою работу, свою жизнь. Она вцепилась в плед, словно утопающий во время кораблекрушения — в обломок корабля. Самолет кружил в воздухе, ожидая получения разрешения на посадку. Город внизу казался гигантским праздничным тортом с тысячью свечей. Постепенно Анжела смирилась с мыслью о том, что придется какое-то время в Осло прожить. Дурные предчувствия развеялись, и какая-то часть ее существа даже получала удовольствие от этого воздушного аттракциона.
Перед выходом на трап Анжеле представилось, что ей предстоит спуститься в огромный ледяной погреб. Аэропорт сиял множеством огней, здесь и там виднелись яркие автомобильчики техперсонала, стюард дружелюбно кивнул ей на прощание, ее «арктическая» одежда вполне защищала от холода. Но едва лишь в лицо ей ударил порыв ветра и она непроизвольно сделала глоток ледяного воздуха, Анжела плотно сжала губы и, словно для большей надежности, прикусила их зубами. Задыхаясь, она чувствовала, как ноги у нее подкашиваются. Она непроизвольно ухватилась за руку старшего пилота, который при виде ее лица решил, что ей плохо. Полагая, что оказывает ей услугу, он подхватил ее под локоть и буквально вытолкнул наружу — чтобы дать ей возможность быстрее прийти в себя на свежем воздухе. Оказавшись на верхней ступеньке трапа, Анжела застыла на месте: при виде обледенелых ступенек, спускавшихся к заметенной снегом посадочной полосе, ее начала бить дрожь. Внезапно снег закружился вихрем. Здание аэропорта скрылось за белой слепящей завесой, а снежинки впились в лицо, словно множество мелких иголочек.
Не сдержавшись, Анжела громко вскрикнула. В окнах автобуса, который ждал внизу, чтобы отвезти их к зданию аэропорта, появились встревоженные лица пассажиров. Старший пилот и стюардесса склонились над Анжелой, которая, поскользнувшись, упала и теперь неловко пыталась подняться. Ее ноги в тяжелых ботинках разъезжались в стороны.
— Мадемуазель Анжела! — вскричал Альбер.
Его возглас заставил ее вздрогнуть. Услышав торопливые шаги по ступенькам трапа, она поняла, что рыцарь Альбер Доблестный бросился ей на помощь.
Ее мускулы и все остальные составные части опорно-двигательного аппарата были буквально парализованы холодом. Над ней в колючей пелене снега склонился трехголовый монстр, произносивший что-то нечленораздельное. Одна из голов была альберовская. Жидкие усики тренера заиндевели, к его бровям приклеились крупные снежинки с идеально четкими узорами.
У Анжелы появилась твердая уверенность, что она больше ни минуты не сможет оставаться на открытом воздухе. Если только ее тело не приноровится к окружающей среде самостоятельно… Сознание, со своей стороны, пыталось убедить ее, что человеческое тело, поскольку оно состоит вовсе не из стекла, не должно рассыпаться на осколки при минус двенадцати. Но, пытаясь рассуждать здраво, Анжела в то же время видела, как ее сестра Кристаль улыбается ей из снежного вихря и машет бледной призрачной рукой, шепча предостережения.
Охваченная внезапным приступом гнева, изумившим тех, кто хотел ей помочь, Анжела оттолкнула их и, не вставая, стала двигаться назад к двери самолета. Старший пилот и стюардесса ошеломленно смотрели на нее, не пытаясь помешать. Из распахнутой двери с легким шипением вырвался поток теплого воздуха.
Командир экипажа гневно закричал что-то сотрудникам службы безопасности. Альбер, совершенно растерянный, успел лишь заметить лицо Анжелы, промелькнувшее в иллюминаторе. В следующий миг оно исчезло.
Под сводами огромного здания аэропорта царила упорядоченная суета, словно в муравейнике. Прибывающие и отбывающие пассажиры двигались в разных направлениях, не сталкиваясь и не пересекаясь. Небольшая суматоха была заметна лишь у входа номер «32».
Навстречу французской делегации поспешили встречающие сразу с нескольких сторон, слегка нарушив четко организованное общее движение. Подошедший первым полицейский сразу же принялся вежливо, но настойчиво расспрашивать несчастного Альбера. По углам рта жалко свисли влажные слипшиеся усики тренера, и он как заведенный повторял одну и ту же фразу:
— I don't speak English, I don't speak English…
Очевидно, с точки зрения Альбера, все иностранцы должны были дублировать свою речь на французском языке. В конце концов норвежский офицер понял, что на данный момент не добьется никакого толку от собеседника. Отряд полицейских в оранжевой униформе, каждый из которых был почти вдвое выше тренера, окружил крохотный островок французской делегации. Юные чемпионки по задиранию ног, раскрасневшиеся от смущения и в то же время возбужденные близким присутствием немалого количества мужчин, перешептываясь и хихикая, теснились за спиной Альбера.
Наконец появился последний встречающий. Один. Но не заметить его было невозможно. Муравьи- пассажиры, пораженные, застывали на месте, глядя на неторопливо шагающего гиганта, его мерно раскачивающиеся мощные руки и густые светлые волосы, собранные в конский, без преувеличения, хвост.
