кадров партии!
Тут говоривший указал на парторга Козлова, сидевшего в президиуме с загипсованной ногой. Из гипса у Козлова торчал маленький красный флажок, на гордом лице сиял фингал.
– Долой снюхавшуюся с международным империализмом и сионизмом кучку предателей! – вопил оратор.
Вовчик морщился от микрофонного свиста.
– Доло-о-ой! – орал Вовчиков папаша, сверкая на солнце свежевставленными железными зубами.
Дверь камеры открылась.
– Эй, экстремист! – уважительно произнес сержант внутренних войск. – Давай к следователю.
На столе, поворачиваясь, крутился вентилятор и шелестел углами листов, придавленных железной рукой следователя.
– Здрась-сь… – робко проговорил Артюхин и, присев у стола, осторожно заглянул в верхний лист.
– Ну что? – спросил следователь.
– Что? – спросил Артюхин.
– Признаваться будем?
– Будем, – сказал Артюхин.
– Тогда пиши, – сказал следователь и подвинул Артюхину лист. – Заявление. Я, такой-то, такой-то… Написал?
– Написал, – сказал Артюхин.
Следователь придавил листы, колыхавшиеся от вентилятора, гипсовым бюстом Ленина и, встав, принялся расхаживать по комнатке, сочиняя.
– …Подстрекаемый антинародными публикациями буржуазной прессы… Прессы с двумя «сэ»… и выступлениями депутатов меж-ре-ги-о-наль-ной группы… – по слогам продиктовал он.
Артюхин, высунув от усердия язык, скреб бумагу. Письменность давалась ему немалым трудом.
– …Совершил бандитское…
– Бандитское? – не поверил Артюхин.
– Бандитское, бандитское, – заверил следователь и продолжал: – …нападение на райком КПСС, разбил бюст основателя партии товарища Ульянова-Ленина через черточку и нанес побои коммунистам товарищам Козлову, Титову и Петяеву. Попутно, согласно акту номер… – следователь заглянул в бумаги, – акту номер шестьдесят семь дробь два бэ мною, таким-то, таким-то, было повреждено четырнадцать квадратных метров наглядной агитации и три милиционера. Дата. Подпись. Ф-фу-у!..
Следователь удовлетворенно выдохнул, тяжело опустился на стул и, благостно улыбаясь, принялся ждать, пока, шевеля губами, доскребет продиктованное потный от усердия подследственный.
– Написал, – сказал наконец тот и почтительно подал листок через стол.
– Угу, угу, – запыхтел следователь и вдруг побагровел, как рыночный помидор. – Ты что?
– Что? – поинтересовался Артюхин.
– Ты что, своей фамилии не помнишь? – взвился следователь.
– Почему не помню? – обиделся гегемон. – Артюхин моя фамилия.
– А что ты написал «Я, такой-то, такой-то…»? Какой такой-то?
– Вы так диктовали, – насупился Артюхин.
– Издеваешься, что ли?
– Как диктовали, так и написал, – упрямо повторил Артюхин.
– И Ульянов без мягкого знака! – обнаружил следователь. – Не, ты, Артюхин, издеваешься надо мной.
– А он с мягким? – удивился Артюхин.
– У тебя сколько классов? – спросил следователь.
– Не помню, – ответил Артюхин.
– Ну-у, ты… – выдохнул следователь и подставил голову под струю вентилятора, чтобы отдохнуть. – Давай переписывай!
– Не буду, – сказал Артюхин.
– Что-о? – не поверил ушам следователь.
– Да что я, писатель, что ли? – возмутился Артюхин. – У меня рука устала!
– Пиши, экстремист! – прикрикнул следователь и, приподняв бюстик Ленина, подвинул к провинившемуся Артюхину стопку чистых листов. – Пиши, хуже будет!
– Ты чего пристал! – завопил в ответ Артюхин и, в сердцах широким движением отмахнувшись от стопки бумаги, уронил бюстик на пол. Гипсовая голова с треском раскололась на две неравные части.
Следователь и Артюхин посмотрели на расколотую голову, потом друг на друга.
– Я не хотел, – шепотом сказал гегемон.
– Суд определит, – ответил следователь.
За окнами кабинета начинало темнеть.
– Эк его, – сказала уборщица, сметая обломки лысой головы в совок.
Следователь выразительно на нее посмотрел, запер документы в сейф, спустился по лестнице и вышел на улицу. Было свежо и тихо, только с соседнего переулка доносился истерический женский хохот и милицейский свист. Следователь пошел на звук и пробрался сквозь толпу.
На тротуаре в кольце зевак стоял маленький и совершенно голый Вахтанг. Из предметов первой необходимости на нем были только ботинки, носки и бабочка. Причинное место Вахтанг прикрывал кепкой. На обритой груди были вытатуированы таксистские шашечки.
– Вы бы оделись, гражданин, – внимательно рассмотрев Вахтанга, сказал следователь. – А то это статья…
Народ продолжал хохотать. Но если бы народ повнимательнее вгляделся в выражение лица голого человека, он бы смеяться перестал.
Такси медленно погружалось в воды Москвы- реки. Глядя на него, на набережной, среди возбужденной толпы, стоял сивоусый таксист.
– Я не вру! Я сам видел! – раздался рядом звонкий детский голосок. – Дядь! – потеребил сивоусого обладатель звонкого голоска. – Они не верят. Дядь, улыбнись! Ну, пожалуйста, дядь…
Сивоусый оскалился. Зубы у него были аккуратно выбиты через один, что создавало ощущение фирменного знака «шашечки».
– Видал? – обрадовался ребенок и повернулся к другому. – А ты не верил! Щелбан тебе.
Под знаменем с Георгием Победоносцем, поражающим змея, и транспарантом «Спасай Россию!» сидел средних лет мужик с тревожным лицом. Позади мужика стояла пара молодцев в военизированной форме; перед мужиком сидели ходоки от таксистов.
– Это армяне были, – говорил один.
– Точно, армяне! – соглашался другой.
– А может, наоборот, азербайджанцы, – сказал третий.
– Хотя, может, и грузины, – сказал первый.
– У осетин тоже носы, – поделился наблюдениями второй.
– Это один хрен, – наставительно пресек диспут мужик под знаменем. – Кавказ?..
– Кавказ, Кавказ! – подтвердили таксисты.
– Кепки, рынок, акцент?
– Точно, – согласились таксисты.
– Что же это с Россией-то делают, а?
– Что? – встревожились таксисты.
– Это ведь геноцид, – сообщил мужик под знаменем.
– Чего? – не поняли таксисты.
– Темен еще народ, – пожаловался мужик военизированным под знаменем.
– Уничтожить хотят русских людей, – хмуро пояснил один из военизированных.
– Точно, хотят, – согласился таксист. – Гарифуллину чуть глаз шампуром не выткнули.
– При чем тут Гарифуллин! – крикнул мужик. – Русь в опасности! Кавказцы, чучмеки всякие, сионисты… Евреев там не было ли? – спохватился он.
