— Отошли мальчишку, — сказала она.
Брианна послушно опустила ребенка на пол.
— Иди к отцу, — велела она.
— Нет, погоди, — возразила Кэтрин, испугавшись вдруг, что мальчик может привести Зева Маллисона.
— Ты хочешь убить нас обоих? — спросила Брианна хрипло. Ее сын снова заплакал.
— Перестань, — сказала ему Кэтрин, а затем повторила то же самое, срываясь на крик. Брианна притянула ребенка к себе.
— Давай, — проговорила она. Ее лицо исказил страх. — Ну, чего ты ждешь?
Она зарыдала, наклонила голову и застыла. Кэтрин подступила к ней, схватила за волосы, откинула ее голову назад и приставила острие крюка к горлу. Глаза Брианны округлились, дыхание сделалось прерывистым и натужным, а ребенок, зажатый между двумя женщинами, дергался и вопил. Рука Кэтрин дрогнула, и острие крюка оцарапало кожу Брианны, оставив кровавую полосу. Брианна напряглась, ее ресницы затрепетали, рот раскрылся в беззвучном крике; Кэтрин почудилось, что на лице ее недоброжелательницы появилось выражение восторженного ожидания. Она глядела в лицо Брианны и чувствовала, что ненависть в ее груди затихает, она наслаждалась тишиной, которая воцарилась в комнате, неподвижностью Брианны, ритмичным биением жилки на горле давней соперницы, пульсом, который передавался по рукоятке крюка; она не торопилась надавливать на крюк, ибо хотела продлить мучения Брианны.
Внезапно крюк сделался неимоверно тяжелым, и Кэтрин поняла, что момент расправы миновал, что жажда мести утратила свою остроту. Она представила себе, как протыкает горло Брианны, а затем представила, как волочет ее на суд, заставляет признаться во лжи, слышит обвинительный приговор, который предписывает связать Брианну и кинуть ее на съедение тварям, что обитают под крылом Гриауля. Предвкушать в мыслях смерть Брианны доставляло ей удовольствие, однако она осознала вдруг, что для утоления жажды мести достаточно одного этого предвкушения и, если она перейдет от размышлений к действиям, всякое удовольствие будет потеряно. Она вновь разозлилась, ибо выходило, что десять лет, за которые произошло столько смертей, все же потрачены впустую, и подумала, что, должно быть, изменилась сильнее, чем предполагала, раз так легко отказывается от расправы. Отсюда ее мысли обратились к природе случившейся с ней перемены, и она вновь задалась вопросом, кто же она — действительно Кэтрин, дочь Райэлла, или всего лишь ее искусно выполненное подобие? И тут она догадалась, что все так и должно было быть, что стремление отомстить принадлежало ее прошлой жизни, а теперь у нее иные заботы, и ей нет дела до старых обид и страстей. На Кэтрин словно снизошло откровение, она глубоко вздохнула, и этот вздох унес с собой всю печаль былого, все остатки любви и ненависти, и она наконец-то поверила в то, что вырвалась из драконьей темницы. Она почувствовала себя обновленной и сильной, слишком сильной для того, чтобы жить в здешнем убожестве, и с трудом припомнила, что вообще привело ее сюда.
Она посмотрела на Брианну и ее сына; сейчас, когда гнев унялся, они были для нее не объектами ненависти или жалости, а всего лишь чужими, посторонними людьми, которые погрязли в повседневных мелочах. Кэтрин повернулась и, выйдя на крыльцо, вонзила крюк в стену дома — то был жест безоглядной решимости, она как бы заперла дверь перед злобой, ступила на новый путь, который ведет в неведомые края.
Кэтрин покинула Хэнгтаун, так и не удовлетворив законное любопытство Тима Уидлона, взобралась на спину Гриауля, двинулась напрямик через лес, пересекла вброд несколько ручьев и не заметила, как ступила с тела дракона на соседний холм. Три недели спустя она достигла Кабрекавелы — небольшого городка на противоположном конце долины Карбонейлс, — и там на камни, которые подарил ей Молдри, купила себе дом, поселилась в нем и принялась писать о Гриауле. Из-под ее пера вышли не воспоминания, а научный трактат, в послесловии к которому содержался ряд замечаний чисто метафизического свойства; она не желала расписывать свои приключения, ибо считала, что они значительно проигрывают в сравнении с действительностью, то бишь с физиологией и экологией дракона. После издания книги, названной «Тысячелетие сердца», Кэтрин ненадолго стала знаменитостью, но, поскольку она, как правило, отказывалась от большинства суливших выгоду предложений, об успехе быстро забыли, а Кэтрин вполне довольствовалась тем, что делилась своими знаниями с учениками местной школы и приезжающими к ней из Порт-Шантея учеными. Среди последних ей встречались коллеги Джона Колмакоса, однако она предпочитала умалчивать о своем знакомстве с ним. Быть может, она хотела помнить Джона таким, каким знала его, и не более, а может, эта частичка ее прошлого до сих пор причиняла ей боль. Но вот через пять лет, после того как Кэтрин возвратилась в мир людей, она по весне сочеталась браком с одним из ученых по имени Брайан Окои, человеком, который сильно напоминал Джона Колмакоса. Далее о ней мало что известно, за исключением того, что она родила двух сыновей и вела дневник, который пока не опубликован. Впрочем, молва утверждает — как и об остальных, кто, вроде Кэтрин, верил в своих драконов, замурованных в толщу земли, верил и был убежден, что связь, пускай даже мнимая, с богоподобным существом позволяет им безгранично расширить пределы этого мира-тюрьмы, — что до конца своих дней она жила счастливо, а умерла от того, что остановилось сердце.
