себе теплом, сгущенным за день в бетонных плитах, по которым неторопливо шли сейчас спасители светлячков и улиток. И где бы они ни ступали — раньше здесь проползал, пробегал, проплывал солнечный лучик, оставивший след теплом, травинкой, птичьим щебетом.
Проводив заявителей и ответчицу до дома, милиционер откозырял и еще раз напомнил Рафаэльке:
— Не забудь отдать Стасику частное определение. Пусть завтра же приступит к исполнению.
И добавил:
— Непорядок, действительно непорядок! Упустили…
Утром Рафаэлька вновь постучал в дверь лейтенанта Барханова, внес литровую банку молока и поставил ее на стол перед милиционером. Банка дымилась.
— Бабушка и Киса прислали, — объяснил Рафаэлька. — Приговор приведен в исполнение! Сейчас, отнесу Стасику второй листочек, у них скоро первая перемена. Я придумал! Пусть они в опасных местах специальные знаки установят, а на них улиток нарисуют. Все тогда поймут, что надо под ноги смотреть.
— И под копыта! — подсказал лейтенант Барханов.
— Так я пойду, ладно?
— Иди, милый, — заулыбался лейтенант Барханов и. отхлебнув молочка, зажмурился: — Парное! Аж светится!
На столе дремало дописанное стихотворение, а на самом листе бесцветно спали две дюжины светлячков. Лейтенант Барханов вытряс их сюда из кобуры и дописывал стихотворение при' живом удиви тельном свете. Сейчас, под солнечным ливнем, наотмашь бьющим из окна и гарцующим на зеркально чистом стекле на столе лейтенанта Барханова, светлячки, конечно, угасли и уже не казались такими загадочными и прекрасными, какими были ночью. Но уж ночью-то живых батареек на две последние строчки, наверное, хватило с лихвой.
Лейтенант Барханов не дал Рафаэльке прочитать это стихотворение. Он вообще неохотно показывал стихи. Вдобавок это была не служебная лирика для стенгазеты «Всегда на посту», а очень личное стихотворное послание неизвестному Рафаэльке адресату поэта «Щит и Меч».
Впрочем, об этом можно было и догадаться. Ясно ведь, что даже милиционеры не пишут по ночам для стенгазеты стихи при свете светлячков, расставленных по листу как постовые.
Зато в очередной милицейской стенгазете поэт «Щит и Меч» поместил свое новое стихотворение. Заканчивалось оно так;
Выхожу один я на дорогу —
Из окна позвал меня сверчок.
Кобура пуста, но нет тревоги,
Выходи, не бойся, светлячок!
ЗАГОВОР ПРОТИВ БЛОНДИНКИ
Три великие радости у бабушки Ханифы: внук Рафаэлька, корова Киса и удивительная курица по имени Блондинка. Юркую Блондинку можно спутать с солнечным зайчиком. Правда, у зайчиков не бывает гребешков и клюва… Внук у бабушки Ханифы один и корова одна, а кур — с десяток. Ведь ясно, что одну курицу держать во дворе — только соседей смешить. Но Блондинка — не рядовая курица, а, можно сказать, действительный член семьи. Остальные куры хозяйничают только во дворе, а умница Блондинка и в дом вхожа. Точнее на веранду. Рафаэлька — ее закадычный друг. Блондинка будит его по утрам, Кукарекать она, правда, не научилась. Да и к чему? Только неразумные горлопаны-петухи, взбодрившись на насесте, будят хозяев так зычно, что заодно просыпается вся округа.
Блондинка — курица интеллигентная. Видя, что ее дружок, как обычно, разоспался, она ранехонько взлетает на подоконник веранды, где приторно-сладко спит Рафаэлька, спрыгивает на одеяло и, понежившись в мягких складках, роняет в них горячее яичко — я тебе завтрак принесла.
Так что Блондинка куда ценнее любого солнечного зайчика, хотя он тоже слепит глаза точно по будильнику. Зато ни один солнечный зайчик не способен снести для хозяина даже тощенькое яйцо, а Блондинка делает это с удовольствием и даже с доставкой на дом.
Рафаэлька улыбается во сне. Он давно привык к таким побудкам, и одного прикосновения закадычного клюва достаточно, чтобы Блондинка тотчас приснилась ему за миг до пробуждения.
Сон отрепетирован, как концерт на школьной сцене. Каждый раз снится ему одно и то же. Блондинка квохчет Рафаэльке:
— Осторожно, яичко не разбей. Кушай на здоровье.
Рафаэльке шесть лет. Скоро он пойдет в школу. А пока живет у бабули. Родители Рафаэльки — в длительной командировке. Они работают на консервном заводе, но только завод этот необычный, — он в море плавает. А с ним пустые консервные банки плывут рыбу ловить. Хлеб за брюхом не ходит.
У Рафаэльки три шефа. Кроме бабушки Ханифы и курицы Блондинки, еще и Замирка Артыкова из нашего отряда. Замира — тимуровец. Мы прикрепили ее к бабушке Ханифе, поэтому и о Рафаэльке знаем все. Он у нас как бы сын отряда. Рафаэлька уже умеет читать, знает наизусть полсотни стихов. Когда Замира в последний раз отчитывалась о тимуровской работе, она привела на заседание совета отряда Рафаэльку. А когда дошла в своем отчете до раздела «Моя забота о внуке бабушки Ханифы», просто- напросто «включила» Рафаэльку, как включают магнитофон. Рафаэлька оказался парнем смелым и, не заставляя себя долго уговаривать, сыпанул стихами в таком изобилии, что мы рты пораскрывали. У нас хватило терпения выслушать до конца всю «запись». Словом, и мы, и Блондинка вполне можем гордиться нашим подопечным.
Рафаэльке, которому курица Блондинка царственно подавала по утрам яйцо в постель, мог бы позавидовать даже «Аэрофлот», явно не поднявшийся в уровне кулинарного обслуживания пассажиров до высот, взятых Блондинкой.
И только Васька Кулаков высмеял наши восторги но поводу Блондинки, заявив, что не верит ни единому слову о курице-официантке, да и вообще сомневается в существовании самой Блондинки.
Не надо завидовать! — обиделась за Блондинку Замира, подозревая, что Васька просто хочет злодейски сорвать ее гладкий отчет о шефстве. — Если хочешь, пойдем к бабушке Ханифе — сам увидишь Блондинку.
Ты бы еще и курицу сюда принесла! — хохотнул Васька. — Что ж ты одного Рафаэльку привела, заодно бы и курицу…
Заморгал Рафаэлька, поняв, что обижают его белоснежную любимицу.
Хотите, сбегаю и принесу, — вызвался он и уже дернулся к двери.
Не пойдет! — остановил его Васька. — Ну, принесешь ты сюда курицу — что с того? Почем я знаю, что она гениальная? На лбу у нее не написано, что она курица особого назначения. У нее и лба-то, наверное, нет. Эдак я тоже могу сюда своего пса привести и утверждать, что он ужасно гениальный — ночью наизусть лает ворам статьи из Уголовного кодекса. Что, тоже поверите?
Чего же ты хочешь? — не выдержал я. — Может, тебе еще и видеозапись подавай с Блондинкой в главной роли?
— Нет чистоты эк-спе-ри-мента! — отчеканил Васька, повторив давно известную нам любимую фразу нашего учителя, биолога-ботаника. Послед нее слово он с натугой снес по слогам — на все слово целиком у Васьки явно не хватало дыхания.
Тогда я придумал, как осадить Ваську:
Сядь утром с биноклем на соседнюю крышу и все отлично увидишь.
Нет у меня бинокля, — отмахнулся Васька.
Свой дам.
А зачем на крышу?
Чтоб курицу не спугнуть. — И добавил: — Для чистоты эксперимента.
