— Не слышу ответа! — бодро произнес Астахов.
— Хорошо, я согласен.
Мария улыбнулась уголками губ.
Позже, разумеется, не раз Мария видела этого великолепного парня, слышала о нем много хорошего. Но не могла с ним общаться. И вот наконец сбылась ее мечта — он рядом, она разговаривает с ним.
Астахов сказал, что ее могут похитить и что ей лучше какое-то время побыть в загородном доме. Алексей приехал почти вслед за ней.
Она проснулась солнечным утром. Потянулась всем своим гибким телом и, вскочив, отправилась в ванную, которая находилась рядом со спальней.
Мария оделась и готова была идти в столовую, когда раздался осторожный стук.
— Входите, незаперто!
Дверь отворилась, вошел Алексей.
— Здравствуйте, госпожа! Теперь я ваш личный телохранитель. Так распорядился Петр Васильевич.
Мария улыбнулась.
— Вас ведь зовут Алексей, не так ли? Я вас помню. Доброе утро, Алексей. А я ждала вас вчера.
— Я и приехал вчера. Но вы уже спали.
— Но если вы телохранитель, вы должны находиться при мне всегда! — Мария продолжала улыбаться.
— Я и не нарушал этого правила. Я ночевал под вашей дверью, в кресле.
— В кресле? Не раздеваясь?
— Конечно. И с оружием в руках! — Он молниеносно выхватил револьвер и снова его спрятал.
— Ого! Лихо! — восхитилась Мария. — Ладно, идемте завтракать.
— Как велит госпожа…
— Ой, только не надо меня так называть! — слегка раздраженно произнесла она. — Какая я госпожа! Одалиска, невольница, наложница крупного мафиози, не более.
— Извините.
— И хорошо, если будем без «выканья».
— Будем, — согласился Алексей.
— Ты ведь старше меня лет на восемь, наверное? Или больше? — спросила Мария.
— Примерно так.
— Ну, идем завтракать, Леша? Мы с тобой, как я понимаю, теперь вроде сиамских близнецов. Куда я, туда и ты. Верно?
Он кивнул.
После завтрака Мария предложила:
— Пойдем погуляем, Лешенька. А то я здесь как в тюрьме.
— Однако тюрьма довольно шикарная! — усмехнулся Алексей.
— Золотая клетка — тоже клетка, только из золота… — вздохнула она. — Идем на волю.
— Нам нельзя покидать территорию виллы.
— Знаю. Я предлагаю побродить по саду. Он здесь большой, разросшийся… Можно затеряться, почувствовать себя словно в другом измерении… Три дня назад, когда Петру начали поступать первые сведения о готовящемся похищении, он запретил мне выходить из дома одной. А здешние охранники двух слов связать не могут. Интересно, где Петр их набирает?
— По лагерям и тюрьмам! — рассмеялся Алексей. — Там хорошим манерам не учат. А иным людям, не сидевшим, Петр Васильевич не доверяет. Я, пожалуй, только исключение.
Сад оказался действительно восхитительным. Мария с удовольствием вдыхала запахи кустов, деревьев, дышала полной грудью. Алексей следовал чуть сзади, внимательно поглядывая по сторонам.
— Три дня не была на воздухе, — сказала она. — Тоска была!..
— Думаю, многие женщины согласились бы оказаться на твоем месте и так «потосковать».
— А, чушь!.. Думаешь, мне можно позавидовать?
— А разве нет? Конечно, можно.
— Чем же моя жизнь хороша, по-твоему?
— Ну хотя бы тем, что ты не знаешь ни в чем нужды. Как другие…
— Да я живу растительной жизнью!.. Счет дням потеряла. Каждый следующий день ничем не отличается от предыдущего. Даже если Петр ведет меня в ресторан, там я так плотно окружена со всех сторон охраной, что словно и не выходила никуда из дома. Скука смертная! Только книги спасают. Хоть бы действительно похитили меня, что ли! Все веселее.
— Роди ребенка. Тогда скучать не придется.
— Ага. Безотцовщину.
— Почему?!
— Я ж не жена Астахову. Он слишком ценит свой статус вора в законе, а им жениться не положено. Если, скажем, Петра убьют — а это вполне возможный вариант, — я моментально окажусь на улице. У меня ведь нет ничего своего. Даже одежда моя, даже белье куплены Астаховым. Вот так.
— Неужели он не может открыть тебе счет в забугорном банке? Или жадничает?
— Просто боится, что тогда я сбегу от него.
— Разве ты его не любишь?
— Как тебе сказать… Я благодарна ему за многое. Он купил меня в детском доме и тем самым спас…
— Как это «купил»?!
— Купил и купил. Не удочерял, не оформлял опекунство. Просто купил. За деньги. Мне тогда только пятнадцать стукнуло…
— А от чего спас?
— От панели. С моей внешностью мне из детского дома дорожка прямая была — на панель. Не захотела бы сама, заставили бы…
— Кто? Воспитатели?
— При чем тут воспитатели? Есть и помимо них добрые люди. Бывшие выпускники, например, из которых чуть не треть — уголовники. Все наши старшеклассницы, кто посимпатичнее, работали шлюхами. Воспитатели ничего не могли поделать. Такая вот демократия…
Мария не лгала. Ей и другим девчонкам-детдомовкам лет с двенадцати-тринадцати приходилось отбиваться от грубых приставаний мальчишек. Обычно, если приставания заходили слишком далеко, жертва начинала голосить и ее подруги всей толпой бросались на выручку. Одержав очередную победу, девочки искренне, беспечно радовались.
Но Маша, самая умная и дальновидная из них, понимала: эти победы — до поры до времени, пока девицы не вошли в возраст. Она замечала, как старшеклассницы сами, по доброй воле сбегали вечерами из жилого корпуса. А возвращались лишь под утро. Они покупали наряды, косметику нетрудно было догадаться, на какие деньги.
Девочек поджидали у ворот детского дома бывшие выпускники — расфуфыренные фиксатые ребята. Сажали в автомобили и увозили «трудиться». Маша отдавала себе отчет: это не минует и ее сверстниц.
Так все и вышло. Когда девчонкам исполнилось по четырнадцать, их девичье товарищество распалось как бы само собой. Начались беспорядочные романы, обязательно оканчивавшиеся койкой. А сменив несколько партнеров, понабравшись опыта, девочки ощущали потребность иметь деньги. И принимались добывать их наиболее доступным способом — шли на панель.
Особых недотрог ребята просто насиловали. И теперь подруги уже не кидались на выручку — лишь многозначительно улыбались, если слышали крики жертвы. Их философия была железобетонной — мы не брезгуем, а она, сучка, брезгует?! Поделом ей!
Как правило, изнасилованная, очухавшись, тоже становилась шлюхой — терять уж нечего, лучше не отличаться от остальных. Правда, тех, кого приходилось насиловать, насчитывалось совсем немного —
