братья по разуму!.. Число кормильцев постепенно сократилось. Более того: воскресло мнение о хищных, завоевательских целях инопланетян. Мол, существам с хорошими намерениями незачем так долго прятаться...
В конце концов осталось лишь четверо непоколебимо веривших: день встречи разумов настанет, и все отступники, насмешники, разочарованные будут грызть себе пальцы от зависти. А если еще точнее - осталась Ира Гребенникова. Натаха во всем копировала обожаемую подругу; Виталик <ходил> за Натахой, маменькин сынок Олег таскался в особняк от безделья и одиночества - никто с ним не дружил, ибо был Олег себялюбив и капризен.
Правда, позднее у пришельцев внезапно нашелся еще один рьяный защитник. Он был свято убежден: большеглазые ночные зверюшки, о которых порою шушукались старший брат и его одноклассники (все из бывших <спасателей>), не могут быть злыми. И они наверняка проголодались, если им уже так давно почти не носят пищи. Звали эту чистую душу Виктором, или по-домашнему Витюлей, и было Витюле от роду шесть лет.
Малец нарушил негласный запрет, открывавший доступ в <гнездо вампиров> (уже и так окрестили ветхий дом!) только лицам, достигшим вдвое более почтенного возраста. Выпросив у матери мелочи, Витюля купил ириски, мужественно воздержался от их съедения и, чуть стемнело, понес кулек в актовый зал. Сверх того, шестилетний мудрец сделал то, до чего за тридцать лет не додумалось ни одно поколение охотников за морлоками, заклинателей демонов или искателей контакта. Он позаботился о духовной жизни глазастиков, то есть притащил им вместе с конфетами свою любимейшую обмусоленную дудочку. Скучно столько времени прятаться в темноте. Пусть хоть поиграют...
Совершив сей славный подвиг, Витюля не утаил его от старшего брата, за что и получил трепку. Но, наказав малыша в воспитательных целях, брат втайне преисполнился восхищения и поведал друзьям- приятелям о мудрости <Пузыря>.
И теперь Ира Гребенникова с лучшей своей подругой Натахой, с Виталиком, который по школьному определению считался Натахой <Пусечкой и лялечкой>, а также с маменькиным сынком Олегом - у изразцовой печи, где огонь был разведен скорее для романтики, чем для тепла, слушала Ира хриплые нестройные звуки, доносившиеся из-под пола. Звуки детской дудочки.
IV
<сЛ - смешанно-лесная зоогеографическая провинция. Полесский зоогеографический округ...> Фу, передохнем... Так, поехали дальше. <сЛ-1 западный район, СЛ-2 - центральный район, СЛ-3 - восточный район>. Чудненько. А кто же у нас там водится? Богдан аккуратно стряхнул с пера лишнюю каплю туши, заглянул в машинописный текст и принялся вырисовывать: <Копытные: лось, олень благородный, косуля, свинья дикая...> Он вспомнил, какие у дикой свиньи забавные полосатые детеныши, точь-в-точь арбузы на ножках, и потихоньку засмеялся.
От работы над подписями и большой карты млекопитающих республики Богдана оторвала Леночка, секретарша директора музея:
- Нестеренко, на ковер!
Леночка была юная и беспечная, как щенок охотничьей собаки; она бодро вышагивала впереди по длинному коридору, раскачивая широкой голубой юбкой с накладными белыми карманами, а Богдан плелся за ней, и у него неприятно посасывало под ложечкой. О нет, Яков Матвеевич был совсем неплохим начальником: не давил своим действительно немалым научным авторитетом, не был тираном или педантом. Наоборот: ко всем сотрудникам, независимо от ранга, директор относился отечески, не загружая пустой работой, был щедр на шутки и улыбки. И все же, несмотря на молодость и недостаток жизненного опыта, Богдан бессознательно не доверял вечному благодушию Якова Матвеевича.
Директор встретил лаборанта в своем обычном духе: с прибаутками насчет того, какой большой стал Нестеренко и не собирается ли он жениться; похлопал парня по плечу, указал на истертое кожаное кресло. В тесноватом кабинете царил вполне домашний беспорядок, лишавший визиты к <самому> последнего оттенка официальности. Наваленные на подоконники подшивки газет; чучела птиц и лягушки в банках, оставленные чуть ли не основателем музея, чудаковатым помещиком гоголевских времен; штабеля книг; клетка с канарейкой, наивно полуприкрытая цветастым ситчиком - и, конечно же, пласты застоявшегося табачного дыма...
Устроив Богдана и привычном жестом подвинув к нему пепельницу, хотя тот не курил, Яков Матвеевич плюхнулся по другую сторону стола и с полминуты молча смотрел на гостя, комично вытаращив глаза под круглыми очками. Наконец, сказал:
- Н-да-а-а... Что же это ты, Богданчик, голубь ты мой сизый? Оперился, значит? В полет рвешься, новые теории выдумываешь? Ну, дай бог нашему теляти... Думать - это хорошо, брат, это здорово! Только надо иногда и со старшими советоваться, не такие мы уж глупые...
Если до настоящего момента была еще у Богдана робкая надежда, что вызвал его директор из-за какой-нибудь малоприятной, но все же мелочи, то теперь даже в горле пересохло от огорчения. Донесли! Доложили, причем явно в постыдном, карикатурном виде. Та же Леночка небось и постаралась...
Точно. Яков Михайлович зажег очередной <Беломор>, уселся поудобнее и вполне дружеским тоном попросил:
- Давай, брат, просвети-ка меня, старого, что это там за неизвестных науке животных ты открыл... в чулане у тети Клавы?
- Какая тетя Клава, почему тетя Клава? - вскинулся от неожиданности Богдан.
- Ну, сторожиха наша... Это я для юмора, извини. Катай свою теорию, не бойся, может, еще и статью опубликуем в <Зоологическом журнале>!..
Делать было нечего, Богдан начал рассказывать. Кенарь время от времени принимался возиться, прыгать в клетке, требовательно посвистывать - директор шикал на него и снова впивался глазами в лаборанта. Давно уже не было у Богдана столь внимательного слушателя... А может, еще пронесет грозу и удастся хоть частично убедить Якова Матвеевича - он ведь все-таки ученый?..
Прежде всего Нестеренко пересказал, как умел, случай со своей бабушкой, имевший место году в сорок шестом или сорок седьмом. Бабушка вместе со своим женихом, будущим Богдановым дедушкой, а тогда демобилизованным молоденьким лейтенантом, поехала в село к будущей, опять-таки, свекрови, Богдановой прабабушке. И там, ночуя на сеновале, бабушка видела престранную ночную тварь, мохнатую и большеглазую; судя по всему, это существо постоянно жило под крышей хаты, хозяйка подкармливала его. Более того: шустрого глазастика успел рассмотреть при свете карманного фонаря и дедушка, и его фронтовой друг дядя Юра, который теперь генерал и живет в Москве, и дяди Юрина жена, то есть тогда еще не жена, в общем - тетя Зоя...
- Дружочек, - кротко сказал Яков Матвеевич, выпуская струю дыма в невысокий потолок. - Ей-богу, твоим родством и знакомством мы займемся в другой раз. Ближе к делу.
Богдан постарался сократиться. Когда после встречи с чердачным жителем вся компания, чуть не переломав себе ноги, посыпалась по лестнице в хату - а было уже часа четыре утра, - хозяйка Горпина как ни в чем не бывало вышла к ним и стала укладывать кого на полу, кого на кровати. На все охи и ахи ею были сказано одно: <Д о м о в и к это, дети, домовик; живет там с незапамятных времен; мы его не обижаем, и он нас не тревожит>*. Буднично так это сообщила женщина, простенько, словно приблудилась к дому обычнейшая куница или дикая утка свила себе гнездо на сеновале...
_______________
* Случай, описанный в главе I настоящей повести и здесь, был
буквально в таких подробностях рассказан автору киевлянкой Ниной Г.,
участницей этого события.
Зоологией Нестеренко увлекался еще в младших классах. Услышав о <Домовике>, решил, что у диковинного создания, конечно же, есть плоть и кровь... только оно еще не описано учеными, как, например, снежный человек или живые динозавры, которых кто-то видел в болотах Африки. Стал осторожно расспрашивать людей. Из кучи выдумок, вранья и явного бреда психопатов постепенно отобрал с десяток свидетельств, мало-мальски заслуживающих доверия. <Домовики> встречались и в глуши таежной, и в столичных городах. Кое-кто мельком видел их; чаще - по косвенным признакам распознавали присутствие чудовищно ловких и скрытных тварей. Картина постепенно складывалась. К тому же Нестеренко усердно штудировал литературу - как сказочно-мифологическую, так и сугубо научную...
